Анжелика Маркиза Ангелов

Анжелика и Король. Глава 11 (в редакции «Друзей Анжелики»)

korol

Стражники с глухим стуком ударили алебардами об пол, затем послышались твердые уверенные шаги, и вошел молодой король. При его появлении воцарилась тишина. Мужчины, склонившись в поклоне, сняли шляпы, а женщины присели в глубоком реверансе. — Благодарю вас, мадам и месье, что вы все собрались по моей просьбе, — произнес Людовик XIV. — Таким образом, мы сможем лучше почтить нашу дружбу с прославленной Польшей, которой Франция уже дарила королев и чья история неоднократно сплеталась с историей нашего государства. В 1037 году Казимир I Восстановитель[1] приезжал с намерением провести оставшуюся жизнь во Франции священником аббатства Клюни. Блестящим примером, продолжающим эту традицию, является сегодня наш любимый кузен, которого мы счастливы принимать здесь, перед тем как он удалится служить единому Владыке всего сущего. Его присутствие добавит особый блеск церемонии, ради которой я вас созвал. Закончив речь, Людовик XIV прошествовал вперед. Место справа от него занял король Казимир, а слева — королева. За ними последовали герцог и герцогиня Орлеанские и Месье принц. Далее шли фрейлины во главе с мадам де Монтеспан и, наконец, радушной беспорядочной процессией, весь двор. — Что за сюрприз приготовил нам его величество? — прикрывшись веером, спросила мадам де Людр. — Но разве это не визит Казимира V? — Ну что вы, милочка! Король без короны, расстриженный кардинал? Пфф! Сюрпризы его величества обычно гораздо ярче и оригинальнее… Князь Ракоци остался рядом с Анжеликой. — Присутствие Казимира V успокоило меня относительно московитов, — сказал он. — Вашему королю, конечно, известно, что украинцы, долгое время пребывавшие под польским гнетом, предали их и теперь между ними война. Он не стал бы сводить их вместе… — Мне кажется, вы очень боитесь московитов? — Боюсь! — прорычал Ракоци, гордо выпрямившись. — Боюсь! За такое оскорбление, мадам, вас следовало бы привязать к хвосту дикой лошади и пустить ее в степь! Затем, немного подумав, добавил: — Но вы правы, среди всех наших врагов только московиты беспокоят и вместе с тем интригуют меня. Что означает вступление в борьбу длиннобородых скифов, так долго запертых на своих холодных болотах? Мы уже видели казачьи орды в Будапеште. И я опасаюсь, чтобы ваш король, такой тонкий политик, не совершил ошибки, пригласив их в Париж, столицу мира… В старой Европе что то меняется в привычном равновесии сил. Этот народ только что сбросил ярмо трехвекового татарского гнета, последовавшего за нашествием монголов, и кто знает, не воспользуются ли они мудростью терпеливых побежденных, впитавших силу своих победителей? Теперь они освободились и возрождаются как новый, независимый народ… Такой же как и мы… В этот момент до них сквозь мешающую толпу добрался запыхавшийся мессир де Бриенн и сказал: — Князь, его величество настаивает, чтобы вы вышли в первый ряд. — Следую за вами, мессир — ответил польщенный Ракоци. Анжелика воспользовалась случаем, чтобы проскользнуть вслед за ними и тоже оказаться в первых рядах зрителей. Кортеж остановился в середине Большой галереи. И как раз в эту минуту внизу раздалась странная музыка, такт которой отбивали глухие удары барабанов. Музыканты в длинных ярких разноцветных одеяниях и меховых шапках ступали по обеим сторонам мраморной лестницы. Одни щипали маленькие трехструнные гитары треугольной формы, издававшие пронзительные звуки. Другие играли на инструментах, подобных круглым мандолинам, с заунывным протяжным звучанием. Широкие и плоские бубны, наподобие цыганских, украшали серебряные пластины. Вслед за ними, медленно поднимаясь по ступеням, появилась вторая группа людей. Среди присутствующих пробежал шепот восхищения, смешанного с некоторым ужасом. Восторг вызвали необычные костюмы, парчовые и узорчатые бархатные кафтаны, покрытые золотым и серебряным шитьем. А страх среди дам породили бороды — черные, русые, седые, но все очень длинные и густые. Вместе с огромными меховыми шапками и длинными волосами, заплетенными в косы, они придавали свирепый вид этим пышно одетым мужчинам. На голове у того, кто шествовал в центре и, вероятно, возглавлял делегацию, было нечто вроде тиары с округлым куполом под сеткой из жемчуга. В вырезе высокого жесткого воротника с жемчужной отделкой виднелся расшитый шелковый платок. На красных отворотах и полах его атласного зеленого кафтана сверкали двумя ровными рядами, чередуясь друг с другом, огромные рубины и изумруды. На груди у него сиял изумруд величиной с игральную карту, обрамленный жемчугом и подвешенный на золотом ожерелье, также инкрустированном изумрудами немного меньших размеров, но необычайно красивыми. У каждого из варварских вельмож на поясе висела сабля в ножнах, тоже украшенных огромными драгоценными камнями. Каждый камень располагался в маленькой розетке из золотых и серебряных нитей, обвивающих два ряда жемчужин. Их кафтаны, подпоясанные шелковыми или атласными шарфами, не доходили до земли. Жесткие, отягощенные драгоценными камнями и шитьем, похожие на церковные раки, они распахивались внизу, позволяя видеть красные или черные мягкие кожаные сапоги, носки которых на монгольский манер загибались вверх. За ними следовали четыре шеренги слуг с дарами. Трое из них несли тяжелые медвежьи шкуры. Шестеро других поддерживали один из многочисленных огромных ковров, скатанных в рулон. На бархатных носилках переливались самоцветы. Сразу за главой процессии, похожим на папу в ризе, шагал крупный человек, без бороды, но с длинными усами, подчеркивающими его монгольскую внешность. На гладко выбритом черепе оставалась одна огромная черная прядь, которая ниспадала с макушки, а ее тонкий конец закручивался вокруг левого уха. В правом ухе у него блестела огромная золотая серьга. Красная шелковая рубашка свисала на пышные турецкие шаровары черного шелка. Сапоги тоже были черные. Жёлтый шелковый шарф опоясывал его не менее двадцати раз. Короткая кривая сабля в золотых ножнах и браслет на левой руке дополняли убранство. Рядом с ним шли четверо мужчин, одетых примерно так же, но с патронташами из мнимых патронов с чеканными серебряными головками на черном шелковом одеянии[2]. Все остальные члены делегации, среди которых выделялись характерные монгольские лица, носили длиннополые кафтаны, делавшие их похожими на китайцев. Анжелика взглянула на князя Ракоци, ища ответ на возникший у нее вопрос. Его лицо окаменело. — Московиты![3] — произнес он подавленно. Затем он схватил Анжелику за руки и сжал их со страшной силой. Он наклонился к ней и спросил: — Вы знаете, кто этот человек в центре? Это Дорошенко, гетман Украины, он первым вошел в Будапешт[4]. Она почувствовала, что Ракоци задрожал, как испуганная лошадь. — Несмываемое оскорбление, — побледнев, пробормотал он. — Князь, прошу вас, не устраивайте скандал. Помните, что вы при французском дворе. Но Ракоци не слышал ее. Он не сводил глаз с прибывших, словно видел … Читать далее

Анжелика и Король. Глава 10 (в редакции «Друзей Анжелики»)

korol

Войдя в Большую гостиную, Анжелика поинтересовалась, кого ожидают. Все придворные нарядились, но никто не знал, в чью честь. — Я бы поставила на московитов, — сказала мадам де Шуази. — А не прием ли это польского короля? Несколько минут назад его величество говорил об этом с мадам де Монтеспан, — ответила Анжелика, радуясь тому, что может сослаться на более достоверный источник. — В любом случае это посольство. Король пригласил всех иностранных вельмож. Посмотрите, вон тот господин с усами как у варвара не сводит с вас глаз. Честное слово, у меня от него кровь стынет в жилах! Анжелика непроизвольно повернула голову в указанном направлении и узнала венгерского князя Ракоци, с которым познакомилась в Сен-Манде. Он тотчас пересек широкий коридор, чтобы подойти и поклониться. Сегодня он был в придворном платье, парике и туфлях на красных каблуках. Но шпагу заменил на кинжал с чеканной рукояткой, украшенной золотом и голубыми камнями. — А вот и архангел! — сказал он с восхищением. — Мадам, не могли бы вы уделить мне несколько минут для беседы? «Неужели он снова будет делать мне предложение?» — подумала Анжелика. Но так как в толпе она не боялась, что ее похитят и увезут, перекинув через седло, то любезно проследовала за ним к проему ближайшего окна, рассматривая маленькие голубые камни на рукоятке кинжала, что-то неясно напоминающие ей. — Это персидская бирюза, — объяснил Ракоци. — «Фирюзе». — Вы знаете персидский? Шома фарси харф мизани? Анжелика возразила: — Мои познания не простираются так далеко… У вас очень красивый кинжал. — Это все, что осталось у меня от былого богатства, — ответил Ракоци с некоторым смущением и почти вызывающим высокомерием. — Этот кинжал и конь Господарь. Он всегда был моим верным спутником. Мне удалось пересечь на нем много стран. Но с тех пор как я оказался во Франции, я вынужден оставлять его в конюшне Версаля, потому что парижане преследуют его насмешками. — Почему? — Когда вы его увидите, сразу поймете. — А что вы хотели мне сказать, князь? — Ничего. Я просто хотел несколько минут вами полюбоваться. Увести вас из крикливой толпы, побыть с вами наедине. — Вы слишком честолюбивы, князь. Галерея Версаля редко бывает так переполнена людьми. — На вашей щеке появляется маленькая ямочка, когда вы улыбаетесь. Я видел, как беспечно вы улыбались, хотя радоваться здесь особо нечему. Зачем вы сегодня пришли сюда? Анжелика в недоумении посмотрела на него. Речь иностранца всякий раз звучала витиевато и поэтому заставляла беспокоиться. Очевидно некоторые тонкости языка ускользали от него, несмотря на прекрасное владение французским. — Но… я ведь придворная дама. Мое место в Версале. — Значит, такова ваша роль? Пустая трата времени! — В ней есть свое очарование, господин проповедник. Что вы хотите? Женщины не обладают качествами, необходимыми для разжигания революций. Им больше подходит щеголять, наряжаться и украшать своим присутствием двор великого короля. Лично я не представляю ничего более увлекательного. Жизнь в Версале бьет ключом. Каждый день новое зрелище. Например, вы знаете, кого ждут сегодня? — Нет, мне это неизвестно. Один солдат из швейцарской сотни принес мне в конюшню, где я разместился вместе с Господарем, приглашение явиться сегодня во дворец. Я надеялся на личную встречу с королем. — Он вас уже принимал? — Несколько раз. Ваш король не тиран, а высокопоставленный друг. Он поможет освободить мою родину. Обмахиваясь веером, Анжелика оглядывалась по сторонам. Толпа увеличивалась с каждой минутой. Ее изумрудное платье оказалось под стать моменту. У купленного ею маленького пажа — метиса Алимана выступил пот, потому что он поддерживал тяжелый шлейф, расшитый серебряной нитью. Она велела мальчику на время его отпустить. Было ошибкой обзавестись таким маленьким ребенком. Следовало приобрести еще одного постарше. Или такого же возраста, чтобы он помогал Алиману. Да, об этом надо подумать. Первый с золотистой кожей, второй — с черной, оба в одеждах разных цветов, а может, и в одинаковых! Это было бы забавно. И бешеный успех обеспечен! Заметив, что Ракоци вновь принялся о чем-то рассуждать, она вернулась к беседе: — Замечательно, но это не объясняет, кого же мы призваны почтить таким многолюдным собранием. Поговаривали о посольстве московитов? Венгр изменился в лице, его глаза превратились в две черные щелочки, пылающие ненавистью. — Вы говорите, московиты? Я бы не потерпел захватчиков моей родины в нескольких шагах от себя! — Но я полагала, вы ненавидите только немецкого императора и турок? — Разве вам не известно, что украинцы заняли Будапешт, нашу столицу? Анжелика скромно подтвердила, что не знала об этом и даже более, понятия не имеет, кто такие украинцы. — Признаю свое невежество, — тактично заметила она, — но готова поспорить на сотню пистолей, что большинство французов знают об этом так же мало, как и я… Ракоци сокрушенно покачал головой: — Увы! Как далеки от наших тревог великие народы Запада, к которым мы с надеждой обращаем взоры. Владение иностранными языками не стирает барьеров между нами. Я ведь хорошо говорю по-французски, не так ли? — Превосходно! — согласилась она. — А между тем никто меня здесь не слушает. — Я уверена, король слышит вас. Он в курсе, что происходит с народами всего мира. — Но он взвешивает их на весах своих устремлений. Остается надеяться, он не сочтет меня слишком легковесным. Они продвинулись немного вперед, так как волнение, возникшее в толпе, указывало на прибытие важного гостя. Сначала шли два королевских офицера в парадной форме, в которых Анжелика узнала графа Черини, лейтенанта первого немецкого полка Гредера[1], и маркиза д’Аркьена, капитана швейцарских гвардейцев Месье. За ними следовала принцесса Генриетта, жена Месье, под руку с пузатым шестидесятилетним толстяком, увешанным огромными бриллиантами. За ними — брат короля, его фаворит шевалье де Лоррен и маркиз д’Эффиа. Папский нунций и многочисленные священнослужители замыкали шествие. Когда процессия приблизилась, венгр высоко поднял правую руку, потом поднес ее ко лбу и закончил это странное приветствие придворным поклоном. Знатный гость остановился. Его некрасивая одутловатая физиономия вдруг обмякла и постарела. Но вместе с тем на болезненном лице вспыхнули бледно-голубые глаза, подобные лужицам растаявшего снега. Он очень тихо, но со значением произнес: — Смотрите-ка, князь, теперь вы мне кланяетесь?! — Да, сир, потому что в вашем лице я кланяюсь не тирану, а человеку, сумевшему все отринуть. Лицо старика омрачилось и застыло. — Это правда. Я отошел от людей и … Читать далее

Анжелика и Король. Глава 9 (в редакции «Друзей Анжелики»)

korol

«Король сказал НЕТ», — шепнул кто-то Анжелике на ухо, едва она ступила на лестницу, ведущую в большие апартаменты. — По поводу чего? — По поводу брака Пегилена и Мадемуазель. Все договоренности расторгнуты. Вчера принц и его сын герцог Энгиенский бросились в ноги его величеству, доказывая, каким бесчестьем станет для них, принцев крови, столь низкий союз. Над ними будут потешаться все европейские дворы. А Людовик XIV, который заставил трепетать почти весь мир, прослывет монархом, не осознающим величие своей семьи. Вероятно, король и сам был такого же мнения. И он сказал: «НЕТ». Сегодня утром он сообщил о своем решении Великой Мадемуазель, она разрыдалась и в отчаянии умчалась в Люксембургский дворец. — Бедная Мадемуазель! *** В приемной королевы Анжелика нашла мадам де Монтеспан, которая завершала свой туалет в окружении свиты. Луиза де Лавальер, стоя на коленях у ее ног, закалывала булавки. Тем временем сама Атенаис, в платье из алого бархата, расшитом золотом и серебром, с многочисленными драгоценными камнями, тщательно следила, чтобы длинный белый шелковый шарф был задрапирован должным образом. — Нет, не так! Вот так. Помогите же мне, Луиза. Только вы можете справиться с этим шелком. Такой скользкий. Но он просто чудо, не правда ли? Анжелика замерла в крайнем изумлении. Луиза де Лавальер безропотно выполняла обязанности камеристки, проверяя в высоком зеркале расположение банта и драпировки. — Вот, мне кажется, что именно так… Браво, Луиза, вы сделали то, что нужно. Ах! Когда речь идет о парадном туалете, я просто не могу без вас обойтись. Ведь король ужасно требовательный. А у вас пальчики феи. Что не удивительно, вы же служили у дам с отменным вкусом, это они вам его привили. Мадам де Лорен и мадам д’Орлеан. Что вы об этом думаете, мадам дю Плесси, вы ведь смотрите на нас во все глаза? — Мне кажется, замечательно, — пробормотала Анжелика. Едва она вошла, на нее с лаем набросилась одна из маленьких собачек королевы и Анжелика пыталась отогнать ее ногой. — Ей не нравится ваше черное платье, — заметила Атенаис, со всех сторон разглядывая себя в зеркале. — Как жаль, что вы вынуждены носить траур. Он вам не идет. Луиза, а вы как считаете? Лавальер, снова стоя на коленях перед соперницей, подняла на Анжелику бледно-голубые, словно выцветшие глаза на исхудавшем лице. — Мадам дю Плесси еще красивее в черном, — шепотом ответила она. — Может быть, красивее, чем я в красном? Луиза де Лавальер промолчала. — Отвечайте же! — закричала Атенаис, и ее глаза потемнели, как море перед бурей. — Признавайтесь, красное мне не подходит? — Вам больше идет голубой. — Круглая дура, вы не могли сказать раньше? Снимите с меня это… Дезёйе, Папи, помогите разоблачиться, Катрин, бегите за атласным платьем, которое я ношу с бриллиантами. Мадам де Монтеспан освобождалась от своих юбок, криками перекрывая собачий лай, когда вошел Людовик XIV в полном парадном облачении, но без огромной мантии с королевскими лилиями, которую надевал в последний момент. Он шел от ее величества в сопровождении Бонтана. Монарх слегка нахмурился: — Как, вы еще не готовы, мадам? Поспешите. Польский король не замедлит с прибытием. А вы должны находиться рядом со мной! Мадам де Монтеспан смотрела на него с негодующим изумлением. Она не привыкла к такому жесткому обращению своего венценосного любовника. Но у Людовика XIV было мрачное настроение. Горе, которое он причинил кузине, Великой Мадемуазель, терзало короля, и бурные объяснения фаворитки, восклицавшей, что она измучилась в поисках подходящего платья, не смягчили его. — Вам следовало позаботиться об этом заранее… — Я не могла предположить, что вашему величеству не понравится красное платье! О! Как это несправедливо! Ее крики смешались с непрерывным лаем все еще взбешенной собачки. Но королю даже не потребовалось повышать голос, чтобы перекрыть шум: — Не начинайте! На это нет времени… Кстати, пока я не забыл, предупреждаю вас, что завтра мы едем в Фонтенбло. Извольте собраться вовремя. — А я, сир, — спросила мадемуазель де Лавальер, — я тоже должна готовиться к поездке в Фонтенбло? Людовик XIV бросил хмурый взгляд на истощенную фигурку бывшей любовницы. — Нет, — ответил он резко, — в этом нет необходимости. — Но что же мне тогда делать? — простонала она. — Оставайтесь в Версале… Или лучше отправляйтесь в Сен-Жермен. Мадемуазель де Лавальер в слезах упала на банкетку: — Одна? В полном одиночестве? Король схватил досаждавшую ему собачонку и бросил ей на колени: — Вот вам компания. С вас и этого хватит! Не здороваясь, он прошел мимо Анжелики. Потом, передумав, обернулся и сухо спросил: — Вы ездили вчера в Сюрен? — Нет, сир, — ответила она таким же тоном. — А куда? — На Сен-Жерменскую ярмарку. — Зачем? — Поесть вафель. Король покраснел до самого парика. Он устремился в соседнюю комнату, резко захлопнув за собой дверь. Бонтан незаметно придержал ее. Мадам де Монтеспан в сопровождении фрейлин ушла через другую дверь на поиски туалета из голубого атласа. Анжелика приблизилась к тихо плачущей мадемуазель де Лавальер. — Зачем вы позволяете себя мучить? Почему терпите такое унижение? Мадам де Монтеспан играет с вами, как кошка с мышью, а ваша покорность только распаляет ее жестокие наклонности. Бедняжка подняла на нее полные слез глаза. — Вы тоже меня предали, — сказала она прерывающимся голосом. — Я никогда не клялась вам в верности, — с грустью ответила Анжелика. — И никогда не называла себя вашим другом. Но вы ошибаетесь. Я вас не предавала, и в моем совете нет расчета. Покиньте двор. Достойно удалитесь. Зачем добровольно становиться посмешищем для бессердечных людей? Изможденное лицо Лавальер на мгновение словно озарилось внутренним светом и преобразилось. — Мое падение происходило у всех на виду, мадам. Несомненно, господь желает, чтобы и мое искупление было публичным. — Месье Боссюэ считает вас истинно раскаявшейся. Неужели вы думаете, что Богу нужны такие терзания? Вы теряете свое здоровье и подрываете нервы. — Несмотря на мои частые просьбы, его величество не разрешает мне отправиться в монастырь. Она бросила страдальческий взгляд на дверь, которую только что яростно захлопнул король. — Возможно, он все еще любит меня? — едва слышно прошептала она. — Может быть, он еще вернется? Анжелика только слегка пожала плечами. Вошел паж и склонился перед ней: — Соблаговолите следовать за мной, мадам. Его величество требует вас. *** Между королевской … Читать далее

Анжелика и Король. Глава 8 (в редакции «Друзей Анжелики»)

korol

Бахтиари-бей ловко вскочил в седло. В экзотической сбруе с широкими стременами кобыла Церера, похоже, чувствовала себя прекрасно. Она даже не взглянула на Анжелику, только что прибывшую в Сюрен. Персы на лошадях, с кинжалами на груди и с саблями на боку, двигались по аллее из серых деревьев. Они выстроились полукругом за послом и каждый держал в руке джерид — очень длинное ярко раскрашенное копье. Бей тоже принял джерид из рук пажа и, привстав на украшенных золотой бахромой стременах, с пронзительным криком повел рысью весь отряд. Вскоре всадники исчезли за деревьями маленькой рощи. Анжелика почувствовала себя оскорбленной, потому что она еще утром предупредила о визите, а теперь ее бросили одну на пороге дома, не сказав ни слова. Армянин Агобян, оставшийся рядом, пояснил: — Они вернутся. Разделятся перед вами на две шеренги и покажут джерид боз — борьбу, в которой издревле практикуются наши воины. Его превосходительство приказал провести церемонию в вашу честь. Действительно, персы уехали недалеко. Было слышно, что они расположились за деревней, затем раздалась стремительная рысь, перешедшая в безудержный галоп. Они появились двумя рядами с громким улюлюканьем, быстро вращая в воздухе тяжелые копья. Некоторым на полном скаку удавалось ловко пролезть под брюхом лошади и, ничего не уронив на землю, вновь оказаться в седле. — Такая вольтижировка[1] у нас зовется джигитовкой[2], и его превосходительство, естественно, один из лучших джигитов[3]. Но сегодня он сдерживается, потому что не хочет напугать новую кобылу, иначе она станет «харам», то есть порченой. Вот почему он не может в полной мере проявить свое мастерство, мадам, — объяснил армянин. Поравнявшись со входом в дом, оба строя джигитов резко остановились, отчего некоторые лошади заскользили по тающему снегу. Они сошли с аллеи и выстроились в два ряда на лужайке, приготовившись к бою. По знаку Бахтиари противники яростно устремились друг на друга, крутя джерид над головой. Началась схватка. Каждый всадник, держа копье наперевес, как пику, старался выбить соперника из седла или обезоружить. Когда атака не удавалась, бойцы разъезжались на некоторое расстояние и снова мчались, чтобы столкнуться в необычной битве. Воины, выбитые из седла или потерявшие джерид, покидали ристалище. Несмотря на неопытность кобылы, посол остался в числе последних сражающихся. Его противники не церемонились. Но Бахтиари-бей явно превосходил их ловкостью, силой и мастерством. Джерид боз закончился довольно быстро. Сияя улыбкой на смуглом лице, персидский вельможа вернулся к гостье. — Его превосходительство просит отметить, что джерид боз остается любимой борьбой нашего народа со времен мидян. Такие состязания проходили уже в царствование Дария, и вполне возможно, этот обычай пришел к нам из Самарканда, столицы Туркестана, где в ту пору процветала развитая цивилизация. На людях Бахтиари-бей как обычно делал вид, что не понимает французского, и прибегал к услугам переводчика. Анжелика также решила блеснуть знаниями: — Французские средневековые рыцари тоже устраивали подобные турниры. — Они научились этому в Крестовых походах на Востоке. «Еще чуть-чуть, и меня убедят, что именно им мы обязаны развитием нашей культуры», — подумала Анжелика. Но, немного поразмыслив, решила, что в этом действительно что-то есть. Она была довольно невежественна, но частое посещение проповедей позволило ей узнать многое о древности и истории цивилизаций. Наследник славного ассирийского прошлого, Бахтиари-бей еще не осознавал, что эпоха культурного расцвета его народа катится к закату. Теперь Анжелика понимала, каких тем следует придерживаться в учтивой беседе, и завела разговор о лошадях. Его превосходительство вновь похвалил достоинства Цереры. — Он говорит, что никогда не видел такой покорной и вместе с тем норовистой лошади. Этим подарком король Франции оказал ему большую честь. В Персии такую кобылу можно выменять на принцессу крови. Анжелика уточнила, что Церера родом из Испании. — Вот страна, где я хотел бы побывать, — заключил посол. Но он ни о чем не жалеет, потому что его миссия позволила ему повстречать не только самого могущественного государя Европы, но и самых прекрасных женщин, принадлежащих, как и должно, двору великого монарха. Анжелика воспользовалась хорошим настроением перса, чтобы спросить, когда же он собирается предстать перед этим великим монархом. Бахтиари-бей задумался. Вздохнув, он сообщил, что, с одной стороны, это зависит от его астролога, а с другой — от степени «техрифата» — то есть от почестей, которые окажут его посольству. Продолжая беседу, они вернулись в дом и вошли в убранную по-восточному гостиную. Едва за ними закрылись двери, Бахтиари-бей вновь заговорил по-французски: — Я могу появиться перед вашим правителем только на церемонии, достойной, как самого короля, так и восточного государя, отправившего меня. — И это не совсем то, что наш… главный визирь маркиз де Торси предложил вам? — Ничуть! — взорвался перс. — Он хотел везти меня в карете со стражей, словно пленника, окруженного неверными. И потом, этот отъявленный лгун, рабская душа, этот визирь настаивал, что я должен предстать перед королем с непокрытой головой… Это дерзко и оскорбительно! Полагается снимать обувь, а не головной убор, как и в мечети перед Богом. — Наши обычаи совершенно иные. В храмах перед Всевышним мужчины обнажают голову. Я полагаю, если француз явится к вашему государю в обуви, вы заставите его разуться? — Это так. Но если у него недостаточно пышный эскорт, мы его приумножим — из почтения к посетителю и к величию шаха. Ваш король — самый прославленный правитель… Он обязан оказать мне почести и устроить торжественный въезд, достойный его могущества, иначе я буду вынужден вернуться, не выполнив поручения. В его голосе звучали решительность и печаль. Анжелика осмелилась спросить: — Разве вам не грозит немилость, если не завершите возложенную на вас миссию? — Я рискую головой… Но я предпочитаю смерть публичному бесчестью в вашей стране. Анжелика поняла, что ситуация гораздо серьезнее, чем казалась. — Все уладится, — заверила она. — Не уверен. — Нужно, чтобы все уладилось. Иначе получится, что я принесла вам несчастье… «нехусет». — Браво! — с энтузиазмом захлопал в ладони перс. — К тому же я окажусь виновной в том, что выставлю лгуном того святого человека, который утверждал, будто мое появление не принесет вам вреда. Ведь если вам отрубят голову, это послужит доказательством, что он плохой прорицатель. Для него это станет большим унижением. Быть может, мои рассуждения неверны, ваше превосходительство? Ведь я всего лишь женщина, к тому же иностранка. — Думаю, вы правы, — мрачно ответил Бахтиари-бей. — А ваш ум превосходит даже вашу красоту. Если моя миссия увенчается … Читать далее

Анжелика и Король. Глава 7 (в редакции «Друзей Анжелики»)

korol

Анжелика спала, и ей снился сон, который часто повторялся в последнее время. Она лежит в траве на лугу и ей очень холодно. Она пытается укрыться стеблями растений, как вдруг замечает, что обнажена. Тогда она с тревогой всматривается в ярко-синее небо, по которому лениво проплывают белоснежные облака, с нетерпением ожидая появления солнца. Наконец ее тела касается первый ласковый луч. Она млеет. Ее наполняет чувство необыкновенного счастья и покоя, пока она не понимает, что тепло исходит не от солнечного света, а от руки на ее плече. Ее снова знобит, она твердит себе: «Конечно, я мерзну, ведь сейчас зима. Но почему тогда трава зеленая?» — и она продолжает размышлять, откуда морозной зимой вокруг летняя трава, пока не просыпается, зябко дрожа и потирая плечо, на котором все еще ощущается прикосновение теплой и нежной ладони. В эту ночь Анжелика опять проснулась, стуча зубами от холода, и натянула на себя одеяло, сброшенное с постели во время беспокойного сна. Она так замерзла, что даже подумала, а не позвать ли одну из девиц де Жиландон, спящих в соседнем помещении, чтобы растопить камин. Предоставленные ей апартаменты в Версале состояли из двух комнат и маленькой купальни с мозаичным полом и углублением в центре для водостока. Чтобы согреться, Анжелика решила принять ванну для ног с лепестками чабреца. Чайник на угольной печке еще не остыл. Она раздвинула полог и принялась нащупывать ногами синие атласные домашние туфли, подбитые лебяжьим пухом. Хризантема залаяла. — Тихо! Где-то вдалеке пробили часы. Анжелика поняла, что спала недолго. Едва минуло за полночь. Редкий и краткий миг отдыха, когда не было ни бала, ни позднего ужина или ночного праздника, и большой версальский дворец погружался в тишину. Анжелика наклонилась в поисках туфельки и увидела слева возле алькова контуры небольшой двери, словно прорисованной тонкой полоской света. Она никогда не замечала ее раньше, а сейчас обнаружила лишь благодаря мерцанию свечи за ней. Какой-то незнакомец с той стороны пытался попасть ключом в невидимую скважину замка. Раздался легкий щелчок. Полоса света расширилась, и тень от мужского силуэта упала на стену. — Кто здесь? Кто вы? — громко спросила Анжелика. — Бонтан, первый королевский камердинер. Не бойтесь, мадам. — Да, я вас узнала, месье Бонтан. Что вам угодно? — Его величество желает вас видеть. — В такой час? — Да, мадам. Анжелика молча закуталась в халат. Маленькие апартаменты ДЛЯ мадам дю Плесси-Бельер были роскошными, но таили в себе ловушки. — Могу я попросить вас немного подождать, месье Бонтан? Я бы хотела одеться. — Прошу вас, мадам. Однако соблаговолите не будить ваших компаньонок. Его величество желает соблюдения строжайшей секретности и чтобы о существовании потайной двери знали только доверенные люди. — Я прослежу за этим. Она зажгла свою свечу от свечи Бонтана и прошла в туалетную комнату по соседству. «Мало что в этом мире может тебя испугать», — сказал ей Раймон. И это было правдой. После всего пережитого она предпочитала встречать опасность лицом к лицу, а не убегать и скрываться. Ее зубы стучали, но не от страха, а от холода и беспокойства. — Месье Бонтан, будьте любезны, помогите мне застегнуть платье. Камердинер Людовика XIV наклонился и поставил подсвечник на консоль. Этот обходительный мужчина внушал Анжелике уважение, в его манерах не было подобострастия, а должность не всегда оказывалась завидной. Он отвечал за Дом короля[1], а также за размещение и довольствие всех придворных. Людовик XIV не мог без него обходиться и нагружал тысячей мелких поручений. Бонтан не использовал свое положение для обогащения, а, напротив, время от времени, предпочитал не докучать монарху пустяками и оплачивал его расходы. Король задолжал ему около семи тысяч пистолей, взятых взаймы для игры в карты и лотерей. Наклонясь к зеркалу, Анжелика нанесла немного румян на скулы. Ее плащ остался в комнате, занятой девушками-компаньонками. Пожав плечами, она произнесла: — Ничего не поделаешь. Я готова, месье Бонтан. Из-за тяжелых юбок она с трудом протиснулась в скрытую дверцу, которая бесшумно затворилась за ней, и молодая женщина оказалась в тесном коридоре, высота и ширина которого были рассчитаны на передвижение одного взрослого мужчины. Анжелика поднялась вслед за Бонтаном по маленькой винтовой лестнице, затем они спустились на три ступени. Их взору предстал узкий проход, длинный, как туннель. Он петлял, проходил через кабинеты или маленькие потайные гостиные, скромная обстановка которых, на ее беглый взгляд, состояла из кровати, пуфа или секретера. Для каких загадочных гостей, для каких встреч предназначались они? Анжелике открывался неизвестный Версаль — Версаль шпионов и слуг, уединенных бесед, посещений инкогнито, негласных договоренностей и секретных свиданий. Версаль, полный тайн, укрытый в толще стен, незримым лабиринтом оплетающий светлые позолоченные залы официальных приемов. Они пересекли последнюю каморку, где банкетка и спрятанная за гобеленом дверь, казалось, поджидали посетителей подземного города, и вошли в более просторное помещение. Потолок внезапно взмыл ввысь, стало быть он принадлежал одной из комнат больших аппартаментов. Осмотревшись, Анжелика узнала кабинет короля. Свет двух канделябров, в каждом из которых горело по шесть свечей, отражался в черном мраморе стола и освещал монарха, всецело погруженного в работу. Перед камином, где потрескивал огонь, дремали три крупные борзые. Они привстали с тихим рыком, но затем снова улеглись. Бонтан поворошил дрова в очаге, подбросил еще одно полено, отошел и словно тень растворился в стене. Не выпуская из рук пера, Людовик XIV поднял голову. Анжелика заметила, что он улыбался. — Садитесь, мадам. Она выжидающе присела на самый краешек кресла. Молчание продлилось довольно долго. В кабинет не проникал никакой шум. Тяжелые синие портьеры, расшитые золотыми королевскими лилиями,  плотно закрывали все окна и двери, заглушая любые звуки извне. Наконец король встал и, скрестив руки на груди, приблизился к ней: — Итак, вы еще не рветесь в бой? Ни единого слова? Никаких возражений? А ведь вас разбудили! Где же ваше негодование? — Сир, я ожидаю приказов вашего величества. — И что же скрывается за этим внезапным смирением? Какой ответ, резкий, словно удар кнута? Какая язвительная шутка? — Ваше величество рисует портрет гарпии, и мне становится стыдно. Неужели вы так обо мне думаете, сир? Король ответил уклончиво: — Преподобный отец Жозеф целый час расхваливал мне ваши заслуги. Он человек здравомыслящий, широкого ума и больших познаний. Я ценю его советы. С моей стороны было бы неразумно не простить вам прегрешения, когда великие умы Церкви простирают над вами свое снисходительное покровительство. Что в … Читать далее

Анжелика и Король. Глава 6 (в редакции «Друзей Анжелики»)

korol

Вернувшись утром в Версаль, Анжелика тотчас направилась в покои королевы в надежде узнать, сохранилась ли за ней небольшая должность помощницы камер-дамы[1]. Маркизе сообщили, что ее величество отбыла с фрейлинами[2] в соседнюю деревню навестить приходского священника. Королеву несут в портшезе, остальные идут пешком, поэтому вряд ли они ушли далеко. Анжелика решила пойти вслед за ними. Но не успела она пересечь Северный партер, как на нее обрушился град снежков. Едва она обернулась в попытке разглядеть зловредного шутника, как новый снаряд угодил ей прямо в лицо. С полным ртом снега Анжелика споткнулась, поскользнулась и упала, окутанная вихрем юбок и снежной пылью. Раскатисто хохоча, из-за куста вышел Лозен. Анжелика рассвирепела: — До какого возраста, скажите на милость, вы будете продолжать свои шуточки, достойные судейских подмастерьев? Хотя бы помогите мне подняться. — Ни за что! — воскликнул Пегилен и, рухнув рядом, принялся валять ее в снегу, осыпать поцелуями, щекотать нос муфтой, да так ловко, что Анжелике не оставалось ничего иного, как только со смехом просить пощады. — Так-то лучше, — произнес мужчина, ставя ее на ноги. — Я увидел вас такой печальной, а это не подобает ни Версалю, ни вашему очаровательному личику. Смейтесь же! Смейтесь! — Пегилен, вы, кажется, забыли об ужасном несчастье, постигшем меня совсем недавно? — Да, забыл, — беззаботно ответил Лозен. — Необходимо забывать, как забудут и нас, когда придет наш черед предстать перед Создателем. Да и вы не вернулись бы ко двору, если бы не стремились все забыть. Философское отношение к жизни. Но вы, крошка, должны мне помочь. Пегилен взял ее под руку и повел в лабиринт тисовых аллей, которые зима превратила в прелестное войско из сахарных голов. — Король дал согласие на свадьбу, — сообщил он с таинственным видом. — Какую свадьбу? — Ну как же! На свадьбу мадемуазель де Монпансье с захудалым гасконским дворянином по имени Пегилен де Лозен. Разве вы не в курсе? Она без ума от меня и многократно умоляла его величество позволить ей выйти за меня замуж. Королева, Месье, Мадам подняли крик, утверждая, что такой союз несовместим с достоинством трона. Пфф… Король добр и справедлив. Он меня любит. К тому же он не считает себя вправе обрекать близкую родственницу на безбрачие, а в свои сорок три она уже не может претендовать на блестящую партию. В конце концов, невзирая на вопли этих шельм, он сказал: ДА. — Вы серьезно, Пегилен? — Серьезней не бывает! — Я огорчена. — И напрасно. Я гораздо лучше этой толстой свиньи, покрытой язвами, португальского короля, который недавно добивался руки Мадемуазель, или силезского князя, этого младенца, который также рассматривался в качестве претендента. — Я сочувствую не ей, а вам. Анжелика остановилась и вгляделась в его такое знакомое лицо, все еще молодое, с сияющими глазами, несмотря на слегка дряблые веки. — Как жаль! — вздохнула она. — Я стану герцогом де Монпансье, — продолжал де Лозен, — и к тому же получу превосходный апанаж[3]. По контракту Мадемуазель предоставит мне примерно двадцать миллионов. Его величество уже составляет послание ко всем дворам с извещением о свадьбе кузины. Анжелика, мне кажется, это сон. Даже в самых амбициозных мечтах я никогда не стремился так высоко: король будет моим кузеном! Я все еще не могу в это поверить. Поэтому мне страшно. И вы должны мне помочь. — Не вижу, чем именно. Ваши дела и так идут отлично. — Увы, фортуна так капризна! Пока нас не соединят узами брака с очаровательной принцессой, я не смогу спать спокойно. У меня много врагов. Конде и его сын герцог Энгиенский разгневаны на меня. Вы ведь можете использовать свое обаяние, чтобы, с одной стороны, смягчить принца, который весьма к вам расположен, а с другой — уговорить короля, которого могут смутить их вопли. Мадам де Монтеспан уже обещала мне поддержку, но я ей не слишком-то доверяю. Я полагаю, в таком деликатном вопросе две фаворитки лучше, чем одна. — Но я не фаворитка короля, Пегилен. Вельможа склонил голову направо, потом налево, словно пересмешник, этот искусный подражатель в ожидании птичьей переклички. — Возможно, это хорошо! Но, может быть, и плохо! — напел он. Они вышли из сада и оказались возле решетки парадного двора. В ворота въехала карета, из которой мужской голос позвал: — Кхм! Эй-эй! — Как я погляжу, на вас большой спрос, — сказал де Лозен. — Не смею более задерживать. Так я могу рассчитывать на вашу поддержку? — Ни в коем случае. Мое вмешательство скорее навредит вам. — Не отказывайте мне. Вы пока не осознаете своей силы и не хотите ее признавать, но нюх такого опытного царедворца, как я, не может обмануть. И я утверждаю: вы всего можете добиться от короля! — Глупости, мой бедный друг! — Говорю вам, вы ровным счетом ничего не понимаете. Вы вонзились в сердце монарха, словно заноза, которая терзает и в то же время дарит наслаждение. Это чувство не даёт ему покоя, ведь он никогда не испытывал ничего подобного. Вы всегда были рядом, поэтому король не осознавал, что желает вас… Только ему кажется, что он покорил вас, как вы снова ускользаете… А ваше отсутствие, к его удивлению, повергает в невыразимые муки. — Муки, имя которым мадам де Монтеспан. — Мадам де Монтеспан — лакомый кусочек, гарантированная пища, сытный ужин для плоти и духа, все, что нужно для того, чтобы удовлетворить чувства и тщеславие монарха. Она ему нужна. И она у него уже есть… Но вы… вы источник в пустыне, мечта для того, кто никогда не мечтал… Одновременно загадочная и искренняя… Сожаление, удивление, ожидание… Самая обыкновенная в мире женщина… Самая непостижимая… Самая близкая… Самая далекая… Неприступная… Незабываемая, — заключил де Лозен, с мрачным видом ткнув себя кулаком в кружевное жабо. — Вы заговорили почти так же красиво, как персидский посол. Теперь я начинаю понимать, как вам удалось завлечь бедняжку Мадемуазель в свою сомнительную авантюру. — Так вы обещаете похлопотать за меня перед королем? — Я поддержу вас, если представится случай. А сейчас позвольте мне уйти, Пегилен. Я должна присоединиться к королеве. — Вы нужны ей меньше, чем мне. Впрочем, кто-то еще, похоже, решил похитить вас для службы его величеству. Из кареты, откуда их недавно окликнули, поспешно вышел мужчина и устремился к ним навстречу. — Это господин Кольбер. Само собой не … Читать далее

Анжелика и Король. Глава 5 (в редакции «Друзей Анжелики»)

korol

На следующее утро в десять часов Анжелика все еще беспробудно спала, когда в дверь осторожно постучали. — Мадам, вас хотят видеть. — Оставьте меня! — вскричала она. Анжелика снова мгновенно провалилась в вожделенный сон, такой же беспокойный и сбивчивый, как рысь лошади мэтра Савари. Однако ей все же пришлось открыть глаза: Жавотта настойчиво тормошила ее с взволнованным выражением лица. — Мадам, там два офицера. Они требуют, чтобы вы приняли их «незамедлительно», — так они мне сказали. — Они подождут… пока я проснусь. — Мадам, — дрожащим голосом произнесла служанка. — Я боюсь. Похоже на то, что эти мужчины пришли вас арестовать. — Арестовать? Меня? — Да. Они выставили стражу у всех дверей и приказали подать ваш экипаж. Анжелика поднялась, пытаясь собраться с мыслями. Чего они от нее хотят? Прошло то время, когда это могла быть одна из злых шуток Филиппа. Не более двух дней минуло с тех пор, как его величество предоставил ей право сидеть в его присутствии. Не было причин для тревоги. Она торопливо оделась и вышла к офицерам, скрывая зевоту. Жавотта не ошиблась, узнав в них королевских полицейских. Ей вручили конверт. Дрожащей от волнения рукой она сломала восковой оттиск. Официальным слогом ей предписывалось следовать за подателем сего приказа. Внизу листа стояла королевская печать, не оставляющая никаких сомнений, что это ордер на арест. Молодая женщина тотчас осознала всю серьезность происходящего. У Анжелики возникла мысль, что она стала жертвой интриги, и имя короля использовали с целью навредить ей как можно сильнее. — Кто вручил вам письмо и отдал распоряжения на мой счет? — Наше начальство, мадам. — И что мне следует делать? — Следовать за нами, мадам. Анжелика повернулась к слугам, которые собрались вокруг нее, взволнованно переговариваясь. Она приказала Мальбрану-Удар-Шпагой, дворецкому Роже и еще трем лакеям седлать лошадей и сопровождать ее. Таким образом, если вдруг кто-то попытается заманить ее в ловушку, у нее будет эскорт для защиты. Ее прервал старший из офицеров: — Простите, мадам, но я должен отвезти вас одну. Приказ короля. Сердце Анжелики бешено заколотилось. — Я арестована? — Не знаю, мадам. Все, что я могу сказать, так это то, что у меня распоряжение доставить вас в Сен-Манде[1]. Погруженная в мучительные раздумья, маркиза села в экипаж. Сен-Манде?.. Что это за место — Сен-Манде?.. Быть может, монастырь, куда ее заточят без суда и следствия? Но на каком основании? Она никогда не узнает! Что будет с Флоримоном?  Сен-Манде?.. Не там ли бывший суперинтендант финансов, знаменитый Фуке, построил один из своих увеселительных[2] дворцов?.. Она облегченно вздохнула, припомнив, что сразу после ареста Фуке король пожаловал все поместья заключенного его преемнику Кольберу. Да, несомненно, за подобной историей может стоять только Кольбер. Конечно, довольно странный способ пригласить даму к себе в загородный дом. И она решила обязательно высказать ему, хоть он и министр, всё, что думает по этому поводу. Но ее вновь охватила тревога. В своем окружении она видела немало внезапных и необъяснимых арестов. Иногда, спустя время, люди возвращались с улыбкой на губах и все как будто налаживалось, а тем временем их имущество оказывалось опечатанным, бумаги перерытыми во время обысков. Анжелике пришло на ум, что она ничего не сделала, чтобы обезопасить свое состояние. «Это послужит мне уроком, — подумала она. — Если я благополучно выберусь из создавшегося положения, то впредь стану более осторожной и скрытной в делах». Карета, основательно помесив грязь парижских улиц, выбралась на подмороженную дорогу предместья и покатила быстрее. Голые обледеневшие дубы на обочинах подсказывали, что они въезжают в Венсенский лес. Наконец справа показался фасад бывшей резиденции Фуке, не такой помпезной как Во-ле-Виконт[3], но чья «неприличная» роскошь стала одним из пунктов обвинения против знаменитого финансиста, который теперь гнил в застенках Пьемонтской крепости. Несмотря на зимний холод, во дворе замка полным ходом велись строительные работы. Все вокруг было перевернуто и перекопано. Балки и куски штукатурки громоздились у стен, в которых то тут, то там зияли дыры с торчащими из них обломками свинцовых труб. Анжелике пришлось приподнять юбки, чтобы перебраться через них ко входу. Смотритель подал ей руку, помогая преодолеть препятствие. — Какого дьявола, мессир Кольбер сносит свой дом? — спросила она его. — Мессир Кольбер намеревается выручить с продажи этих свинцовых труб тысячи ливров, — ответил смотритель. — Мадам маркизе запрещено разговаривать, — перебил их офицер. — В разговорах о водопроводе нет ничего крамольного, — запротестовала Анжелика, отказываясь серьезно воспринимать происходящее. Теперь, когда ей предстояло объясняться с Кольбером, она снова успокоилась. Внутри замка тоже повсюду велись разрушительные работы. Строители сдирали с потолка лепнину и алебастровые орнаменты, выполненные артелью мастеров великого художника Лебрена[4]. Анжелику возмутил подобный вандализм, но она решила не высказывать свое мнение вслух. У нее и так забот полон рот. Прежде всего следовало сохранять самообладание. Полностью восстановив самоконтроль и окончательно успокоившись, Анжелика вошла в уже перестроенное крыло замка, где нынешний министр финансов расположил своих чиновников. Новых хозяев не устраивала «бесстыдная роскошь» Фуке, приговоренного к пожизненному заключению, поэтому позолота и мраморные интерьеры бесследно исчезли, от них остались лишь стены из плохо обожженного кирпича. В конце длинного коридора, убранство которого скорее подошло бы приемной для нищих, на грубо сколоченных скамьях теснился весь цвет французского дворянства. Всемогущий Кольбер превратил Сен-Манде в свою канцелярию, и всем просителям приходилось стоически ожидать на сквозняке. Анжелика узнала мадам де Шуази, мадам де Гамаш, красавицу шотландку баронессу де Гордон-Хантли, состоящую в свите принцессы Генриетты, и молодого Лавальера, который тут же притворился, что не замечает ее. Принц Конде, сидевший рядом с мессиром де Солиньяком, увидел Анжелику и устремился было ей навстречу, но Солиньяк удержал принца, шепнув что-то ему на ухо. Их высочество возразил в ответ. После долгих тихих препирательств Конде пришлось выдернуть рукав, за который его удерживал собеседник, и он учтиво направился к Анжелике, заметно прихрамывая, так как обстановка вокруг немало способствовала обострению его болей. — Мадам маркизе не разрешено ни с кем разговаривать, да простит нас ваше высочество, — снова вмешались стражи Анжелики. И чтобы избежать конфликта с Великим Конде, маркизу дю Плесси провели в меньшую по размеру прихожую, невзирая на возражения придворных, полагавших, что так она попадет к министру раньше них. В вестибюле не было никого, кроме одного посетителя, которого она прежде никогда не видела при дворе. Он иностранец, решила Анжелика. Она дважды взглянула на мужчину, гадая, не … Читать далее

Анжелика и Король. Глава 4 (в редакции «Друзей Анжелики»)

korol

Посол ненадолго оставил Анжелику в вестибюле, где все это время находились священник и два французских дворянина. Бахтиари-бей прошел мимо них и вскоре вернулся в сопровождении старца, седая борода которого кое-где пестрела ярко-рыжими прядями, а огромный тюрбан украшала вышивка из знаков зодиака, и молодого мужчины с иссиня-черной бородкой, отличительной чертой которого был невообразимо огромный нос. Последний с завидной непосредственностью тотчас бегло заговорил с Анжеликой по-французски: — Меня зовут Агобян. Я армянин, христианин восточного обряда Армянской Апостольской церкви, купец, друг и первый секретарь его превосходительства. А это его духовный наставник и астролог Хаджи Сефид. Анжелика шагнула вперед, намереваясь сделать реверанс, но остановилась, увидев, как астролог отпрянул и забормотал что-то по-персидски, повторяя слово «неджес», означавшее «нечистая». — Мадам, вам не следует приближаться к почтенному проповеднику. Он очень благочестив и не выносит женских прикосновений. Он пришел лишь для того, чтобы осмотреть вашу лошадь и сказать, не является ли она носителем «неххусет», то есть несчастливой звезды. Астролог был худ — кожа да кости, обернутые в грубый полотняный халат, подпоясанный металлическим поясом. В глаза бросались длинные ногти ярко-красного цвета на руках и ногах. Обувью праведнику служили открытые тонкие, словно картонные сандалии. Когда они шли по заснеженному саду к конюшне, он, казалось, совсем не ощущал зимней стужи. — Как вам удается не мерзнуть, в чем секрет? — почтительно спросила маркиза. Старик закрыл глаза, и несколько мгновений молчал. Затем произнес несколько фраз неожиданно молодым и мелодичным голосом. Армянин перевел: — Святой старец говорит, что секрет весьма прост. Пост и воздержание от всех земных удовольствий. Он отвечает вам, несмотря на то, что вы женщина, так как в вас нет злого начала. Ваша лошадь тоже не принесет несчастья его превосходительству, хоть это и очень странно, ибо нынешний месяц — роковой и сулящий беду. Покачивая головой, старик обошел лошадь кругом. Остальные почтительно молчали, стоя поодаль и не прерывая его медитацию, пока старец сам не соизволил продолжить разговор. Агобян переводил: — Однако даже самый неблагоприятный месяц может в одночасье стать счастливым для того, кто искренне молится и кому благоволят звезды. И тем ценнее молитва в глазах Всемогущего, чем больше страдал молящийся. Еще старик говорит, что даже если муки не изменили ваше лицо, они отметили печатью душу… Благодаря им вы приобрели мудрость, которой наделены немногие женщины… Но вы еще не встали на путь искупления, так как слишком привязаны к земной суете… Это простительно, ведь вы не несете зла, а пересечение вашего пути с путем его господина окажется во благо. Едва переводчик произнес эти обнадеживающие слова, как мулла внезапно изменился в лице. Густые брови, подкрашенные хной, нахмурились, а бесцветные глаза засверкали от гнева. На физиономиях персов отразилось то же выражение изумления и ярости. — Теперь он говорит, — воскликнул армянин. — Что среди нас оказалась змея, воспользовавшаяся гостеприимством, чтобы украсть… Кривой палец с красным ногтем резко вытянулся вперед. — Флипо! — в ужасе воскликнула Анжелика. Но двое воинов-охранников уже схватили юношу и швырнули на колени. Из его кармана выпали один за другим три драгоценных камня — изумруд и два рубина, сверкнувшие тремя каплями на ослепительно-белом снегу. — Флипо! — повторила потрясенная маркиза. Посол выкрикнул какие-то слова и схватился за кривую саблю, висевшую у него на перевязи. Анжелика бросилась к нему: — Что вы собираетесь сделать?! Помогите, святой отец, прошу вас! Не могут же ему вот так запросто отрубить голову!.. — В Исфахане это было бы уже сделано, — холодно ответил священник. — И я бы рисковал своей, решив вмешаться. Крайне неприятный инцидент! Страшное оскорбление! Его превосходительство все равно никогда не поймет, почему он не может наказать воришку, как тот того заслуживает… Тем не менее, он попытался смягчить гнев своего высокопоставленного подопечного, пока Анжелика боролась с охранниками, пытавшимися оттащить ее от парнишки, а трое других старались удержать Мальбрана, успевшего обнажить шпагу. — Его превосходительство смягчился и сказал, что согласен, чтобы вору отрубили только кисть и язык, — перевел армянин. — Посол не имеет права наказывать моего слугу. Мальчик принадлежит мне. Только я могу решать, как его наказать! Бахтиари-бей перевел пылающий взгляд на Анжелику и немного успокоился. — Его превосходительство желает знать, какого наказания он, по-вашему, заслуживает. — Я… дам ему двадцать семь ударов плетью и замурую живьем в кувшине с гипсом! Посол задумался, потом издал грозное рычание, круто повернулся и ушел в дом. Свита тотчас последовала следом. Стража, волоча онемевшего от ужаса Флипо, вытолкала весь эскорт Анжелики за пределы сада, без лишних церемоний захлопнув за ними ворота усадьбы. — А где наши лошади? — спросила Анжелика. — Их захватили проклятые турки, — проворчал Мальбран-Удар-Шпагой. — И мне кажется, что они не собираются их возвращать. — Тогда нам придется идти домой пешком, — философски заметил один из лакеев. Кучер сокрушенно воскликнул: — А как же наша прекрасная Церера?! Какое несчастье! Мадам маркиза не может это так оставить. Люди посла — настоящие варвары! Анжелика поняла, что провела у Бахтиари-бея гораздо больше времени, чем ей показалось. На улице вечерело. Дул промозглый ветер. Легкая туманная дымка тянулась с востока, от зарослей кустарника, скрывающего мерцание далеких огоньков, в которых угадывался Париж. Неподалеку послышалось мерное цоканье лошадиных копыт по замерзшей дороге. Появился мэтр Савари, ведущий под уздцы свою лошадь. Пройдя несколько шагов, он начал шумно принюхиваться, словно охотничья собака, а его лицо озарила радость: — Мумиё!.. Все-таки он вам его показал… Ах! Я его чую… я его чую… — Ничего удивительного: вся моя одежда провоняла этой дрянью. Не так-то просто отделаться от запаха вашего мумиё… У меня ужасно болит голова. Вы можете гордиться собой, мэтр Савари, потому что втянули меня в отвратительную авантюру. Знаете ли вы, что посол посчитал совершенно нормальным присвоить пять моих лошадей? Четыре вороных арабских полукровки и мою чистопородную кобылу, за которую я отдала тысячу ливров… — Ничего удивительного! Такие великолепные животные! Его превосходительство расценил их как подарок. — Но он и не подумал взять вашу кобылу!.. — Ну, так я знал, что делал, — самодовольно усмехаясь, ответил старый аптекарь, нежно похлопав по костлявому крупу свою старую клячу. — И как, скажите на милость, нам теперь вернуться в Версаль? Ни одна карета не ездит по этой дороге. Кроме того, я вряд ли осмелюсь кому-либо рассказать о нашей глупой и унизительной авантюре. — Я могу подвезти вас на … Читать далее

Анжелика и Король. Глава 3 (в редакции «Друзей Анжелики»)

korol

Небольшой отряд всадников, среди которых была одна дама, практически незамеченным покинул Версаль ранним утром. На дороге уже царило оживление, кареты и повозки подъезжали ко дворцу или возвращались обратно. Телеги везли кувшины свежего молока, рабочие толкали тачки к стройке, кареты мчали придворных из близлежащих замков к утреннему выходу короля. А у подножья холма, кутаясь в широкий черный плащ, их ждал мэтр Савари на захудалой кляче.   — Я восхищаюсь великолепной статью вашего скакуна, который, несомненно, приведет в восторг его восточное превосходительство, — сказала ему Анжелика. Старик пропустил иронию мимо ушей. Его глаза блестели за толстыми стеклами очков, и он постоянно приговаривал, рассматривая всадников: «Великолепно! Великолепно!» Накануне, когда Анжелика присутствовала на балу, хотя и не танцевала, будучи в трауре, ей передали записку: «В завтрашней поездке вас должны сопровождать не менее четырех слуг. Не для безопасности, а ради престижа. Савари». *** Анжелика поспешно составила эскорт, на котором настаивал Савари: бывалый вояка Мальбран-Удар-Шпагой, два лакея, здоровяк кучер, а также Флипо, призванный дополнить и без того внушительную свиту — все в светло-желтых с голубым ливреях дома Плесси-Бельер на черных как смоль лошадях. Сама же она восседала на лощеной белоснежной Церере, нетерпеливо бьющей копытами. — Великолепно, — повторил Савари. — Даже парадный выезд султана Багдада не выглядел бы лучше. И они поскакали легкой рысью по припорошенной инеем дороге. По пути Савари рассказывал о его превосходительстве Мохаммеде Бахтиари-бее. — Он один из умнейших людей, что я знаю. — Так вы знакомы? — Много лет назад… Я встречался с ним однажды. — Где же? — Неважно… Аптекарь хотел сменить тему, но сдался под напором любопытной Анжелики: — На Кавказе, у подножья горы Арарат. — Что же вы там делали? Уже тогда искали ваше мумиё? — Ш-ш, мадам! Не говорите об этом вслух. Однажды я чуть было не поплатился за свою болтливость. Бахтиари-бей приговорил меня к двадцати пяти ударам плетью. Потом меня должны были опустить в гипсовый сосуд и закопать живьем в землю так, чтобы на поверхности осталась одна голова, оставив медленно умирать. В последний момент меня спас отец иезуит, пользовавшийся большим влиянием при дворе персидского шаха. — Кажется, вы не держите зла на его превосходительство за подобное обращение? — Жестокость не мешает ему быть просвещенным человеком и великим философом. Кроме того, у него есть коммерческое чутье, что теперь нечасто встретишь у персов, которые утратили былое могущество и постепенно уступили пальму первенства в торговых делах сирийским и армянским купцам. Возможно, Бахтиари-бей еще взойдет на трон Персии. Тут в разговор вмешался юный Флипо: — Я слышал, он привез в подарок королеве ожерелье из ста шести жемчужин и лазуриты размером с голубиное яйцо. Анжелика бросила на него подозрительный взгляд: — Уйми свои вороватые руки и постарайся сидеть на лошади как подобает. Молодой лакей, никогда не изучавший науку верховой езды, то и дело ерзал в седле и под добродушные насмешки приятелей постоянно съезжал то вправо, то влево, стараясь сохранить равновесие. Анжелика ехала впереди с Савари, который пытался преподать ей быстрые уроки персидского[1]. — Если к вам обратятся со словами: «Салам о малейкум», ответьте: «Алейкум салам». Это приветствие. Чтобы поблагодарить, нужно сказать: «Барик Аллах», что буквально означает: «Господь велик». Если вы услышите имя Мухаммед, тут же произнесите: «Али вали уллах», что значит «Али его визирь». Это доставит им удовольствие, потому что персы шииты, а не сунниты[2], как арабы или турки. — Кажется, я запомнила «Здравствуйте» и «Спасибо», а пророков оставляю вам, — ответила Анжелика. — Посмотрите, что там происходит? Они скакали по большой дороге, огибающей Париж с запада, и увидели вдалеке на перекрестке толпу людей, сгрудившихся вокруг какого-то помоста, окруженного конной стражей с пиками. — Мне кажется, там идет казнь, — воскликнул зоркий Флипо. — Беднягу собираются колесовать!.. Анжелика поморщилась. Теперь и она разглядела большое колесо, силуэты священника в черном и палача с помощниками в красных одеяниях, выделяющихся на фоне серого неба и голых деревьев. Казни такого рода часто проводили в окрестностях Парижа, чтобы избежать большого скопления черни, как бывало во время казней на Гревской площади. Однако  жители близлежащих предместий и деревень удивительно быстро узнавали о запланированном действе и толпой стекались поглазеть на жестокий спектакль. Колесо как орудие казни завезли из Германии еще в прошлом столетии. Руки и ноги осужденного привязывали к двум бревнам, сколоченным в форме буквы X, наподобие андреевского креста. На каждой из ветвей креста делали глубокие выемки, над которыми располагали локти и колени приговоренного. Палач поднимал железный лом и ударял с удвоенной силой по конечностям казненного как раз в месте выемок, переламывая кости[3]. — Мы не опоздали, — обрадовался Флипо. — Палачи только начали бить его по ногам. Но маркиза дю Плесси резко осадила слугу. Она решила объехать ужасное место через поля, чтобы избежать чудовищной сцены, когда человека заживо дробят на куски на глазах у увлеченной и любопытной толпы. Она решительно направила лошадь в обход дороги через снежные канавы. Савари и свита последовали ее примеру, но проехав совсем немного, внезапно были окружены конными стражниками в серых ливреях. Молодой офицер прокричал: — Стойте! Никто не проедет, пока не разойдется толпа! Затем военный подъехал к ним и раскланялся. Им оказался кавалерийский корнет из охраны Версаля, мессир де Миремон. — Разрешите мне проехать, мессир. Я прибыла с визитом к его превосходительству послу персидского шаха. — В таком случае позвольте мне лично проводить вас, — с поклоном ответил офицер и направил коня к месту казни. Маркизе дю Плесси пришлось последовать за ним. Офицер провел ее вместе со свитой прямо к эшафоту, откуда раздавались вопли и стоны жертвы, которой только что раздробили суставы рук и таза. Анжелика опустила глаза, чтобы не видеть происходящего. И тут же услышала, как де Миремон почтительно произнес: — Ваше превосходительство, позвольте представить вам маркизу дю Плесси-Бельер, пожелавшую увидеть вас. Подняв глаза, молодая женщина с изумлением обнаружила перед собой персидского посла, сидящего верхом на гнедой лошади. У Бахтиари-бея были огромные карие глаза, обрамленные густыми бархатными ресницами под кустистыми бровями. Его смуглое лицо окаймляла пышная курчавая черная блестящая борода. Голову украшал белый шелковый тюрбан, увенчанный красным султаном с огромной алмазной розой[4] посередине. Под расшитым серебром и подбитым горностаем кафтаном виднелись нагрудные латы, отделанные филигранью, и длинный парчовый наряд нежного розового оттенка с жемчужным орнаментом. Рядом с ним на лошади восседал маленький слуга, … Читать далее

Анжелика и Король. Глава 2 (в редакции «Друзей Анжелики»)

korol

Прибыв в столицу, Анжелика тотчас отправилась в Версаль. Она встретила короля в парке, зеленый ковер которого с наступлением зимы превратился в белоснежный. Несмотря на довольно сильный холод, король, как и прежде, совершал ежедневные прогулки. И пусть сезон не позволял любоваться цветами и зеленью, но зато изящество прямых линий и гармония проложенных между рощами аллей с чертежной точностью выступали в зимнем пейзаже. Кроме того, взор притягивали новые статуи из белого как снег мрамора или из свинца, выделяющегося на фоне серого подлеска оттенками красного, золотого и зеленого. Придворные медленно шествовали мимо фонтана Аполлона. Отражаясь в ледяной глади, позолоченная статуя бога в колеснице, запряженной шестеркой лошадей, сверкала на солнце тысячью огней, олицетворяя величие дневного светила. Мадам дю Плесси-Бельер со свитой остановилась у края грабовой аллеи. Паж Флипо держал шлейф ее тяжелого плаща, еще два пажа и ее первый дворянин Мальбран-Удар-Шпагой замерли неподалеку. Анжелика приблизилась к королю и присела в придворном реверансе[1]. — Какой приятный сюрприз, — с легким кивком заметил король. — Я полагаю, что королева тоже будет рада вас видеть. — Я уже засвидетельствовала мое почтение её величеству, и она милостиво выразила свое удовольствие видеть меня. — Я разделяю ее чувства, мадам. Еще раз слегка склонив голову, король повернулся к принцу Конде и продолжил прерванный разговор. Маркиза дю Плесси присоединилась к королевской свите, любезно отвечая на обращенные к ней приветствия. Она внимательно рассматривала туалеты придворных, отмечая новинки. Всего за несколько месяцев отсутствия ее наряды стали выглядеть ужасно старомодными и провинциальными. Неужели эти новшества — результат влияния мадам де Монтеспан, которая заставляла двор следовать всем своим прихотям? Анжелика сделала вид, что не заметила приветствия, хотя Атенаис адресовала ей сияющую улыбку и несколько раз приветливо помахала рукой. Следовало признать, она сильно похорошела. Ее разрумянившееся на морозе прекрасное лицо выглядывало из роскошных серо-голубых, необычайно мягких и пышных, словно живых, мехов, которые, как отметила Анжелика, были превосходны. Муфта короля, висевшая на золотой цепочке, и капюшон мадам де Монтеспан дополняли друг друга. Многие придворные дамы и кавалеры последовали монаршему примеру. Анжелика услышала фальцет герцога Орлеанского, беседующего с мадам де Тианж: — Я нахожу новую моду божественной и всей душой желаю заключения договора с этими любезными московитами, перед которыми мы в долгу. Представьте себе: еще до начала их дипломатической миссии они любезно прислали нам три повозки прелестнейших мехов, о которых можно только мечтать: лисьи[2] и медвежьи шкуры, соболя… Поразительно!.. Ах! Покончено, наконец, с модой на крошечные муфточки размером с кабачок, — добавил он, насмешливо косясь на муфту Анжелики. — Маленькая муфта выглядит так убого и бедно. И как только мы их носили… Сейчас у меня муфта из каракуля. Такие причудливые завитки!.. Утверждают, что мех выделывают из шкурок недоношенных ягнят[3]… Свита двигалась по Королевской аллее к дворцу, сверкающему золотом в лучах солнечного света, отражающегося от оконных стекол и наледи. Из-за сильного мороза все печи дворца топились и клубы белого дыма поднимались из труб, растворяясь в небесной синеве. Благодаря огню больших каминов и жаровням, расположенным вдоль галерей, температура во всех дворцовых помещениях была вполне терпимой. А в заполненном придворными зале Венеры, где уже сервировали королевский стол, даже стало душно. Смущенная Анжелика забросила в дальний угол свою маленькую муфту «размером с кабачок». Да и траурный черный цвет ее платья выглядел здесь неуместным. Она считала своим долгом продолжать носить траур по мужу. К тому же черный цвет необычайно шел к ее белокурым волосам. Однако следовало признать, что некоторые детали ее туалета выглядели старомодно в сравнении с нарядами других придворных. Да, мадам де Монтеспан начала переделывать двор на свой вкус. Заняв, наконец, то место, которое позволило ей раскрыть все свои таланты, она прибрала двор к рукам — каждая вещь была отмечена печатью ее индивидуальности и утонченного от природы ума. Анжелика, стоя в толпе придворных, смотрела на мадам де Монтеспан, чья шутливая болтовня и смех создавали за королевским столом игривую атмосферу беззаботности, а талант собеседницы давал возможность каждому из сидящих блеснуть остроумием. Атенаис была светской дамой в полном смысле этого слова и поэтому искренне наслаждалась всеми преимуществами своего статуса. Она с непревзойденной элегантностью и восхитительной непосредственностью носила груз новых привилегий, связанных с перспективой родить в начале нового года королевского бастарда. При дворе царило умиротворение, а обстановка выглядела более оживленной и непринужденной, чем раньше. Строгий этикет принял изящный облик античного балета, вершащегося в угоду милостивому богу. Это был день Публичной Трапезы, когда простому люду дозволялось поглазеть, как вкушает король. Народ медленно двигался по залу мимо обедающего короля, с восхищением и ликованием разглядывая счастливое лицо своего сюзерена. Королевское хорошее настроение приписывали радости от рождения второго принца, Филиппа Анжуйского, появившегося в сентябре, который вместе с «маленькой Мадам» Марией-Терезой благополучно пополнил королевскую семью. Они рассматривали и мадам де Монтеспан, то и дело тыкая пальцами в ее сторону. Какая она красивая и жизнерадостная, эта бесстыдница!.. Кутаясь в просторные теплые плащи, ремесленники, купцы и лавочники с покрасневшими от холода носами возвращались в Париж, гордые тем, что у их короля теперь такая яркая любовница. В самом конце трапезы Анжелика заметила Флоримона, прислуживающего королю. Со сжатыми от усердия губами он держал тяжелый кувшин из позолоченного серебра, наливая вино в бокал, протянутый месье Дюшеном, первым офицером кубка. После того как бокал был наполнен, Дюшен дегустировал вино сам, затем предлагал юному пажу, после чего передавал кубок Главному виночерпию, который разбавлял вино водой перед тем, как подать его королю. После обеда общество направилось в зал Мира, и только тогда взволнованный и гордый Флоримон смог подойти к матери: — Вы видели, матушка, как хорошо я справляюсь со своими обязанностями? Сначала мне доверяли только держать поднос, а теперь я ношу кувшин и даже пробую вино. Правда, здорово?! Если однажды кто-нибудь попытается отравить короля, я отдам за него жизнь… Анжелика поздравила сына со столь быстрым продвижением по карьерной лестнице. Дюшен, проходя мимо, заметил, что он очень доволен Флоримоном, который, несмотря на легкомысленный вид, прилежно исполняет свои обязанности. И хотя он самый юный из всех королевских пажей, но зато самый проворный и сметливый, обладает отличной памятью, врожденным тактом и сообразительностью, понимая, когда нужно говорить, а когда молчать. Идеальный придворный! К сожалению, уже подумывают о том, чтобы освободить Флоримона от занимаемой должности на королевской службе, так как монсеньор Дофин безутешен, потеряв лучшего товарища. Мессир де Монтозье говорил об этом … Читать далее