Рейтинг PG-13. После обморока в лавке колбасника Анжелика приходит к догорающему костру на Гревской площади и отец Антуан открывает ей страшную тайну — граф де Пейрак жив! Авторы: Violetta и Жаклин де ла Круа
========== Часть 6 ==========
Анжелика медленно встала, подождала, пока приступ боли утихнет, неспешно разожгла огонь, подвесила над очагом котелок с травяным настоем и опустилась, наконец, на небольшую деревянную скамеечку. В комнате было тепло и тихо, монахи ушли на послеобеденную молитву, дети были накормлены и присмотрены, Жоффрей, по словам Николя, спал, настало время ей привести в порядок свои мысли. Ее терзала тревога о муже — сейчас, не находясь ежесекундно возле него, она представляла себе всякие ужасы, которые могли с ним произойти, и ее каждый раз охватывал безумный страх, что она может снова потерять его. Малыш Кантор плохо спал, видимо, чувствуя нервное состояние, в котором находилась его мать уже долгое время, и Анжелика только диву давалась, что ей удалось выносить и подарить жизнь такому крепышу… Она плеснула себе отвара в кружку и перевела взгляд на распятие: грех ей сетовать на судьбу, всё могло обернуться куда хуже. Ей пока не хотелось думать о том, куда направит их с мужем доселе не слишком благосклонная к ним судьба: хотелось просто сидеть у весело горящего в очаге огня, кутаться в теплую шаль, наблюдать за кружащимся за окном снегопадом и ни о чем не беспокоиться.
Скрипнула дверь, заставляя Анжелику обернуться. В комнату вбежали, весело переговариваясь, Жереми и Флоримон, следом вошла Полька с миской, прикрытой сверху полотенцем.
— Эй, ты там никак заснула, Маркиза?
— Нет-нет, — поспешно отозвалась Анжелика. — Что-то случилось? Всё в порядке?
— В полном, — довольно проговорила Полька, плюхаясь прямо на пол. — Я принесла капусту, хочу сделать наше праздничное блюдо.
Анжелика восторженно вскрикнула от внезапной догадки:
— Свиные ножки с капустой!
— Верно!
— Любимое блюдо Николя, — полушепотом сказала Анжелика.
Полька кивнула.
— Не только его, но и мое тоже. Да и всех северян, как мне кажется. Мы ведь не какие-то там задаваки-южане с их трюфелями и профитролями, мы любим простую сытную пищу.
— И я тоже, ведь я из Пуату, — с улыбкой произнесла Анжелика. — Давай я тебе помогу. Помню, как вечерами, особенно такими холодными, как этот, мы все собирались в кухне, слушали сказки кормилицы о Жиле де Рэ или россказни нашего старого Гийома о военных походах и ели это самое капустное рагу.
Полька задумчиво смотрела на Анжелику, ловко орудующую ножом.
— Что-то в тебе не так, Маркиза Ангелов.
— Всё не так, — покачав головой, ответила молодая женщина. — Меня считали то благословенной, то проклятой, то феей, то ведьмой, но в конечном счете, жизнь никогда меня не баловала.
— А как же роскошная Тулуза и твой богатый хромой колдун?
— Слишком мало времени мы были счастливы в Тулузе, и слишком много бед обрушилось на нас впоследствии. Иногда мне кажется, что Тулуза, наш Отель веселой науки, блеск и великолепие праздников — это все был только сон…
Некоторое время женщины работали в тишине, размышляя каждая о своем, пока к ним не подбежали дети.
— Мама, я хочу молока! — захныкал Флоримон. Анжелика растерянно посмотрела на него, но Полька довольно объявила:
— Монахи держат козу, можно у них попросить… Ты доить умеешь?
— Спроси у меня, чего я не умею.
— И говоришь ты по-нашему… Немудрено, что Николя в тебя влюбился.
Анжелика молча отложила нож и взяла на руки сына. Жереми, чувствуя себя обделенным, присел было рядом, но был тут же обласкан Полькой.
— Жанин, если ты ревнуешь, то смею тебя заверить: Николя мой друг, мой лучший друг, но не более.
— Да уж, Маркиза, я тебе верю! Калабредену нечего ловить с дамой, выражающейся подобным образом! — расхохоталась Полька. — И еще, ты любишь своего мужа, это сразу видно.
Анжелика решила сменить тему.
— Кстати, а куда подевались шрамы Николя?
Полька усмехнулась и подбросила в огонь полено.
— Николя у нас тот еще умник, ему бы образование, был бы не хуже твоего проклятого чернокнижника! С нами как-то музыкант зимовал, актер бродячий, замерзал, бедняга, вот и прибился к бандитам. Такой, немного не от мира сего, в добро верил, хотел нас перевоспитать, втирал про благородство и прочую ерунду… Блаженный малый. И зачем-то он повадился вечерами учить Николя наносить грим, актером что ли хотел его сделать, не знаю… А Николя таскал ему вино, сворованное в ближайшем кабаке. Вот. Дружили они так. Пришла весна, музыкант ушел себе бродить дальше, а грим очень пригодился. Смой его — и никто вчерашнего разбойника и не узнает, парень как парень, каких много.
Анжелика улыбнулась — и это ее все в детстве считали фантазеркой!
— А еще, — увлеченно продолжала Полька. — Николя мне все уши прожужжал тобой, любил он потрепаться о своем прошлом, когда выпивал лишку, особенно о своей зеленоглазой фее из Монтелу, которая ему жизнь поломала, и ты еще спрашиваешь, почему я ревную! Много чего он мне про тебя понарассказывал, да, всего уж и не вспомню, ну да самое главное — всеми своими лучшими кражами мы были обязаны тебе! Николя вспоминал, как вы играли в детстве в войну там или разбойников, и расставлял так же наших ребят — всегда срабатывало. Мне кажется, из тебя бы вышла отличная бандитка!
Анжелика от души расхохоталась, представляя себя в гриме и с кривым ножом.
— Николя еще рассказывал про ваш неудачный поход в Америку, когда ты всех мальчишек подбила на это дело, и знаешь, мне иногда хотелось, чтобы ты действительно туда добралась. Вместе с Николя. Ведь вся эта воровская жизнь не для него. Он ввязался в нее от безысходности и тоски по тебе. Я знаю, что в глубине души он бы хотел иметь дом, детей, а не шарахаться по подворотням и грабить проклятых толстосумов, каждый раз рискуя угодить в Шатле… Он только кажется сильным и грозным, а так мягкий, как воск. То ли дело ты — в тебе стальной стержень, ничто тебя не сломает, только закалит.
— Сильной быть на самом деле очень сложно, Полька, — тихо проговорила Анжелика. — Я все бы отдала, чтобы жить обычной жизнью, без всех этих кошмарных испытаний и событий, обрушившихся на меня. Я больше не стремлюсь к приключениям и у меня нет никакого желания ввязываться в авантюры. Поверь, я сильно изменилась с тех пор, как была ребенком.
— Не говори глупости! Ты все такая же — дерзкая, смелая, уверенная в себе. Куда мне до тебя… — Полька устремила задумчивый взгляд на огонь. — Однажды на какой-то ярмарке заезжий проповедник рассказывал об Америке…. Далекие земли, свободная от предрассудков страна, свобода, удивительные растения, океан… Когда-то я мечтала, что стану женой рыбака, буду каждый день встречать его с уловом, потом у нас родится сынишка, я вышью ему первую рубашечку… Я ведь не всегда была продажной девкой, у меня и детки были, Бог знает, где они теперь…
Полька смахнула невольно набежавшие слезы. Жереми вздохнул, почесал кончик носа и дернул Польку за подол.
— Тетя Жанин, а хочешь, я буду твоим сыном? А когда я вырасту, мы с Флоримоном найдем твоих малышей! Мы станем смелыми и храбрыми, как дядя Каламбреден, и никто не сможет нас одолеть!
Женщины с минуту слушали эти немудреные детские фантазии, а потом Полька подхватила мальчика на руки.
— Анжелика, а ты не находишь в нем сходства с Николя? Ну, смотри, те же глаза, тот же цвет волос!
— И тот же задор, — подтвердила Анжелика. — Жанин, подумай над тем, чтобы отправиться в Америку. Это был бы наилучший выход для вас с Николя в сложившейся ситуации.
Не успела Полька ответить, как распахнулась дверь, и в комнату вбежал раскрасневшийся и ужасно перепуганный брат Тома.
— Беда, сестры мои, погоня у ворот, вашего колдуна разыскивают!
Полька выронила нож, Флоримон, напуганный звоном, расплакался, Анжелика нахмурилась и резко выпрямилась.
— А вы уверены, что это погоня?
— Да вот те крест! — побожился брат Тома, от волнения показав вместо креста воровской знак. Что ж, этому вполне можно было верить.
— Посулите им денег, я не знаю, я принесу вам несколько золотых…. Отец мой, умоляю, не выдайте нас!
Брат Тома, уже ощущающий приятную тяжесть монет в своей ладони, удовлетворенно кивнул.
— Неси быстрее.
Анжелика метнулась к кровати, где у нее был упрятан сундучок с драгоценностями.
— Громила, а ты не врешь? — подозрительно осведомилась Полька.
— Не вру, — посерьезнел монах. — Я этих ищеек за пять лье чую.
— Вот, отец мой, помогите нам, прошу! — Анжелика протянула брату Тома тускло блеснувшие золотые и с мольбой посмотрела на него.
— С нами Господь, сестра, он нас не оставит, — монах наскоро благословил присутствующих, спрятал деньги в мешочек для милостыни, болтающийся на поясе, и поспешно удалился.
На улице вяло переругивались между собой трое солдат, которых, видно, сам черт загнал в этот расположенный в лесу монастырь. Уже смеркалось, валил снег, они до костей продрогли и на чем свет стоял костерили сбежавшего колдуна.
— Нет у нас никого, дети мои, здесь Божий дом! — проговорил брат Тома, приближаясь к ним.
— Ой, брешете вы, святой отец, ей-богу, брешете! Вон телега на заднем дворе виднеется — откудова, спрашивается?
— Ах, это…. Крестьянка с мужем у нас остановилась, бедняжка никак не могла разродиться, муж бросился в монастырь за помощью. Да вон он, дрова рубит для кухни!
Николя, посвященный во все подробности сделки, для виду пару раз махнул топором.
— Ну, ежели так… — недовольно отозвался главный среди солдат, которому до смерти осточертело гоняться за призраком и хотелось сорвать на ком-нибудь свою злость. — Все равно, обыскать монастырь нам придется!
— Бог с вами, дети мои, только время зря потеряете, — засуетился брат Тома. — Поезжайте-ка лучше в таверну, выпейте доброго винца, поешьте горячего рагу… — с этими словами он осенил их крестным знамением, как бы невзначай рассыпав по снегу золотые монеты.
Солдаты переглянулись и в следующий миг их уже не интересовало ничего, кроме предстоящего веселья.
***
Франсуа Дегре сидел в кабинете и задумчиво смотрел в окно на посеревший рассветный Париж. Сорбонна упоенно грызла рваный ботинок под заваленным горой бумаг столом. Убийства, изнасилования, грабежи — на него со всех сторон сыпались безнадежные дела, за которые он хватался, как утопающий за соломинку, желая работой вытеснить из мыслей ту, которую он уже никогда не сможет назвать своей. Дегре, как и множество таких же отчаявшихся до него, задавал себе вопрос: “Что такая, как она, могла найти в этом проклятом жизнью несчастном, которому, надо признать, очень хотелось жить?”. Сыщик глубоко вздохнул. Он, который знал в лицо всех осмелившихся преступить черту, насквозь видел главарей парижских банд и их хитрых подручных, со своей жизнью, увы, разобраться так и не смог.
Франсуа вспомнил сегодняшнюю ночь, улицу, освещаемую лишь звездами, и труп, так вовремя всплывший из равнодушных вод Сены. Это была огромная удача — невероятная, фантастическая, но полицейский не сомневался, что она не могла не произойти, ведь женщина с зелеными глазами никогда не проигрывает, всегда упрямо идет вперед, словно не обращая внимания на то, что у нее на руках двое детей и муж, едва способный передвигать ноги, что ее дом, некогда наполненный счастьем и любовью, остался где-то далеко в воспоминаниях, а целый ворох проблем ожидал своего разрешения… Анжелика была победительницей по жизни, а граф, видимо, с самой Преисподней заключил договор. Дегре, не веривший ни во что мистическое по определению, саркастически усмехнулся. Ладно, пусть так! Что-то в них было такое, что не поддавалось объяснению, в этой паре колдуна и ведьмы.
Дегре закурил трубку, и потрепав Сорбонну по ушам, подписал рапорт: “Сегодня, 19 февраля, в 5 часов утра у Нового моста было найдено тело графа Жоффрея де Пейрака де Морана д’Ирристрю, предпринявшего попытку бежать.” Дегре подошел к раскрытому окну и выпустил несколько колечек дыма. Он все еще не мог поверить, сколь удивительно все карты сыграли им на руку: несчастный утопленник, до смерти похожий на измученного в застенках Бастилии графа, стражники, перепуганные отповедью мудрого отца Антуана и желающие уйти от справедливого возмездия за побег узника, его разговор с Родогоном… Он прикрыл глаза, вспоминая.
В подворотне было тихо, воняло крысами, которых Сорбонна с утробным рычанием разгоняла в разные стороны, Родогон покачивался с пятки на носок.
— Чего тебе, легавый?
— Дело есть!
— Да ладно? И чем я заслужил такую честь? — бандит презрительно сплюнул.
Полицейский усмехнулся.
— Тебе ли рассуждать о чести, Рогодон. Не вынуждай меня знакомить тебя ближе с клыками моей милой Сорбонны! Дельце выгорит — и я закрою глаза на захват Ньельской башни. На время…
— Тебе-то что до этой башни? — выпучил глаза разбойник.
— Сорбонна! — лениво позвал Дегре.
— Н-не н-надо, — заикаясь, цыган вжался в стену. — Чего ты хочешь?
— Найди мне подходящий труп среди своих: повыше, похудее,с темными волосами. На том и сойдемся.
— А если для этого придется кого-нибудь прикончить?
— Детали меня это не касаются. И, да, ногу ему нужно переломать, лучше в нескольких местах. И шрамов на рожу добавить. Уверен, тебе это не в первой!
— Да ты никак ума лишился! — такое неожиданное предложение, да еще и от полицейского, вогнало Рогодона в полный ступор.
— Как хочешь, — пожал плечами сыщик и свистнул собаку.
— Ну, не знаю, — замялся бандит, которому разговор с Дегре был явно неприятен. — Что дружки скажут? Я ж не могу один решать! Мы тебе труп подгоним, а ты нас в тюрягу загребешь.
— Ты же главарь банды, — усмехнулся Дегре, держа Сорбонну на опасно близком расстоянии от Родогона. — Или ты соскучился по Шатле? Могу устроить тебе теплую встречу с мэтром Мартином. Ведь так, кажется, величают господина палача?
— Черт подери, — цыган лихорадочно размышлял. Ему было не с руки договариваться с легавым, но и отказать ему он не мог.
Полицейский в нетерпении проговорил:
— Соображай быстрее, а то ведь я могу и к Каламбредену обратиться! И тогда плакало горючими слезами твое господство в Ньельской башне.
— Не надо Калабредена, — Родогон скривился. — Будет тебе труп, только отвали, и псину свою забери подальше….
— Вот и славно.
И насвистывая какую-то веселую песенку, Дегре неспешной походкой удалился. Цыган с ненавистью посмотрел ему вслед и направился в противоположную сторону.
Выбив трубку о край подоконника, Франсуа вернулся к столу. Нужно было отдать приказ о прекращении погони и розыска сбежавшего преступника на том основании, что этот самый преступник мертв и обряжен в темные воды Сены. И лишь он один знал, что его бывший подзащитный, колдун и святотатец, несправедливо обвиненный в самых страшных грехах, давно покинул Париж. Измученный пытками, истерзанный и едва дышащий, но живой. Ведь он сам видел удаляющуюся от монастыря лазаристов телегу, увозящую прочь опального графа де Пейрака и его семью. И шептал сквозь стиснутые зубы: “Все правильно, так и должно быть. Счастливой дороги, черт бы вас побрал!”
***
Бросив во дворе уже ненужный топор, Николя вернулся в погреб и плотно прикрыл за собой дверь. Зажег свечу и прошёл в угол, где спал Жоффрей. Склонившись над ним, Николя долго рассматривал его бледное измученное лицо, искусанные во время операции губы, спутанные чёрные волосы… Сейчас он совсем не походил на дьявола — просто донельзя уставший человек, который совсем недавно перенес немыслимые страдания.
Поставив свечу на пол, Николя достал нож. Он уговаривал себя, что совершает благодеяние — ведь хромоногий все равно не жилец, что Анжелика потом скажет ему спасибо, но в глубине души у него все переворачивалось от осознания того, что сейчас он вот так запросто зарежет беззащитного человека. Бравируя, он мысленно подбадривал себя: “Чик — и все! Сколько таких же заносчивых дворянчиков и жирных буржуа до него ты отправил к праотцам! И не сосчитать! Перо в бок — и все! А Анжелика даже и не заметит раны. Помер муженек от вмешательства нерадивого лекаря, бывает…”
Он аккуратно приподнял рубашку Жоффрея и напихал ему под бок побольше ветоши. Кровь вытечет, он её аккуратно уберет и все будет шито-крыто. Николя даже ухмыльнулся, гордясь своим хитроумием. Брат Тома рта не раскроет, он был в этом уверен. Поможет похоронить этого проклятого калеку по-тихому, а потом они с Анжеликой уедут. Куда она захочет. Он на все согласен. Только бы в один прекрасный день она с такой же радостью и любовью склонилась над сыном, которого он ей подарит…
Привычным движением Николя приставил к боку Жоффрея нож и слегка надавил. Выступила кровь и раненый застонал. Николя надавил сильнее, но потом резко отдернул руку с ножом. Нет, не так. Надо все сделать быстро, но предварительно заткнуть кляпом рот этому колдуну. Не хватало ещё, чтобы он завопил и испортил все дело. Нащупав грязную тряпку, он скомкал ее и поднес к лицу графа. И в этот момент тот открыл глаза и прохрипел:
— Воды…
От неожиданности тряпка выпала из рук разбойника. Он некоторое время тупо смотрел на раненого, потом метнулся к кувшину, стоящему на столе, и дрожащей рукой налил в кружку воды. Затем, опомнившись, осознал, что до сих пор судорожно сжимает в руке нож. С чувством какой-то гадливости он швырнул его на стол и вернулся к Жоффрею. Приподняв ему голову, он поднес кружку к его губам и грубо рыкнул:
— Пей!
Напившись, граф тяжело откинулся на подушки. Николя машинально вытер у него со лба испарину тряпкой, которую ещё минуту назад хотел запихнуть ему в рот, как кляп. Все было кончено. Он не сможет убить этого ненавистного ему человека, который стоит между ним и женщиной, которую он безнадёжно любит уже долгие годы. И не будет у него уже не счастья, ни радости, ничего…
От жалости к себе Николя чуть не расплакался. Подойдя к ближайшей бочке, он нацедил себе в кружку вина и залпом ее выпил. Потом ещё, и ещё… Он пил, но не испытывал ни опьянения, ни привычной эйфории. Лишь угрюмую безнадежность. В отчаянии он метнул кружку в стену и она с оглушительным звоном разбилась. Николя, шатаясь, подошел к графу и присел у его изголовья, привалившись спиной к стене. Слегка прикрыв глаза, он заговорил:
— Я все потерял. Да, все… По милости этой чертовки… Вечно она втравливала меня в неприятности. А я готов был сделать все, что она прикажет, лишь бы она улыбалась. У неё ведь такая красивая улыбка, как будто солнышко светит — так бы и смотрел на неё всю жизнь, — Николя судорожно сглотнул. — В детстве мы с ней раков ловили… Она в своей короткой юбчонке, босиком, вся растрепанная, перемазанная непонятно чем — то ли ягодами, то ли илом, впотьмах и не разберешь. Азартная, как чёрт! Поймали бы нас слуги маркиза — такую трепку бы задали, только держись! А потом мы в Америку сбежали. Ватага мальчишек и одна девчонка, которая была у нас за главную. И ведь мы все ее слушались… Так смешно — девчонка верховодит… Да, она всегда особенной была, наша фея — мы ее феей называли. А она себя — маркизой. Я помню, она еще так забавно говорила: “Я, Анжелика, веду на войну своих ангелочков.” Нас, то есть. Вот и пошло — маркиза ангелов. Мы каштаны с ней собирали, грибы… Еще я ей дудочки мастерил из веток орешника. А потом она уехала в монастырь учиться, а вернулась оттуда такая взрослая, высокомерная — настоящая дама… И такая красивая… А я конюхом у ее папаши. Кто я для нее? Сброд, деревенщина. “Будет исполнено, мадемуазель, слушаю-с, мадемуазель…” Она и не глядит на меня, словно я бревно какое-то, на собаку и то обращают больше внимания. И я голову потерял, клянусь. Признался ей, что люблю… На поляне, где мы играли в детстве. Она брала губами землянику с моих ладоней, и я был готов в ту минуту умереть от счастья… И лучше бы я умер тогда! Чёрт возьми, лучше бы я умер!
И уронив голову на руки, Николя глухо зарыдал.
***
На следующее утро Анжелика твердо решила навестить мужа. Ей необходимо было его увидеть — это было насущной потребностью, она чувствовала, что задыхается без него. Полька согласилась посидеть с Кантором, а брат Тома, осторожно поддерживая ее, помог спуститься во двор. Анжелика с наслаждением вдохнула морозный воздух, поймала губами несколько снежинок, тут же растаявших от ее горячего дыхания, и почувствовала небывалый прилив сил. Быстрыми шагами она пересекла двор и вошла в погреб. На пороге она столкнулась с Николя, который, ни слова не говоря, оттолкнул ее плечом и вышел на улицу. Анжелика недоуменно посмотрела ему вслед, а потом внезапная мысль пронзила ее: “Он убил Жоффрея!”
Спотыкаясь в темноте погреба на каждом шагу, она бросилась в самую глубину, ища мужа. Ее глаза постепенно привыкли к полумраку, и она разглядела на стоящем у дальней стены столе огарок свечи, кремень и огниво. Дрожащими руками она высекла искру, зажгла свечу и в ее тусклом свете заметила наконец в углу за бочками накрытое одеялами тело Жоффрея. Она буквально рухнула на колени рядом с ним. Порывисто приложив голову к его груди, она с облегчением услышала, как гулко бьется его сердце. Не в силах сдержать себя, она расплакалась.
— Любовь моя! Боже мой… Вы живы… Живы…
За ее спиной возник брат Тома.
— А с чего бы ему помирать? — проворчал он. — Уход за ним такой, что сам король позавидует. Помучился он немного, да, не без этого, ну да в застенках палача ему всяко хуже пришлось. Зато скоро будет бегать, и навсегда позабудет о своей хромой ноге.
Анжелика с недоверием посмотрела на монаха.
— Это значит — не будет больше хромать? Возможно ли это?
Брат Тома гордо приосанился.
— Слово даю. Палач, черт бы его побрал, пытал бедолагу на дыбе. Сомнительное удовольствие, никому такого не пожелаю. Ну да оказалось, что это к добру. Хромота у него образовалась из-за стяжения сухожилий под коленом. Детская травма, как я думаю. С дерева он по дурости сиганул или что там еще… Так вот, палач ему хромую ногу вытянул, порванные сухожилия я сшил, ногу в лубок определил и все! Через некоторое время, дай Бог обойдется без Антонова огня, все срастется, как должно, и поминай как звали Великого Лангедокского хромого!
И с этими словами монах откинул одеяло. Изумленному взору Анжелики предстала следующая картина: аккуратно сработанный лубок полностью охватывал ногу графа, от стопы до бедра, оставляя открытым только колено, которое было прикрыто чистой льняной тканью, остро пахнущей хвоей. Анжелика осторожно приподняла ее и с радостью отметила, что грубый шов, выполненный шелковой нитью и утягивающий края раны, не был воспаленным или припухшим. Пощупав лоб больного, она облегченно вздохнула — жар был, но несильный и скорее даже неизбежный после только что перенесенной операции.
— Вы просто кудесник, брат Тома! Что за волшебный состав вы использовали?
— Как вы знаете, мадам, я был армейским цирюльником. После одной жаркой схватки мне не хватило горячих смолистых веществ, которыми надлежало заливать раны. Не имея ничего другого под рукой, я приложил к ранам смесь из яичного желтка, розового и терпентинного масел и прикрыл их чистыми повязками. Потом всю ночь я не мог уснуть, опасаясь утром обнаружить своих раненых, которых я не прижег, умершими или при смерти. К своему изумлению, рано утром я застал их бодрыми, хорошо выспавшимися, с ранами чистыми и уже подживающими. В то же время других, раны которых были залиты кипящим маслом, я нашел лихорадящими, с сильными болями и с припухшими краями ран. Вот с тех пор я и использую этот чудодейственный состав.
Анжелика покачала головой.
— Вы могли бы стать королевским лекарем, брат Тома. А прозябаете в этом Богом забытом монастыре, врачуя разбойников.
— Мне нравится моя жизнь. Я уверен, что она много счастливей и безопасней, чем при дворе. И яркий тому пример — ваш муж, несправедливо обвиненный в колдовстве и ереси. Опасно, знаете ли, в наше время выделяться…
Анжелика невольно вздрогнула.
— Вы правы, как же вы правы… Нужно бежать. Бежать подальше от Парижа, короля, двора… Туда, где нас не придет в голову искать ни одной полицейской ищейке.
— Да, мадам. И как можно скорее. Через день-два здесь снова могут объявиться драгуны, посланные по следу вашего мужа, и кто знает, сможете ли вы так же легко от них избавиться, как в прошлый раз.
— Но ведь Жоффрея нельзя тревожить! Как мы его повезем? — в глазах женщины блеснули слезы.
Монах небрежно махнул рукой.
— Нога надежно зафиксирована, я дам вам мазь, препятствующую воспалению и возможному нагноению, которой вы будете смазывать рану дважды в день, и с Божьей помощью вы благополучно доберетесь до места назначения. Через два месяца можно будет снять лубок и потихоньку начать разрабатывать ногу. Не скажу, что процесс займет мало времени, но могу твердо пообещать вам, что уже летом он сможет достаточно уверенно ходить. Возможно, легкая хромота останется, но это мелочи.
Тут раненый пошевелился и Анжелика с нежностью склонилась к нему. Жоффрей с трудом приоткрыл затуманенные болью глаза.
— Словно… солнышко светит, — глухо проговорил он.
— Что? — недоуменно переспросила Анжелика и с тревогой посмотрела на монаха. — Он бредит?
— Не думаю. С чего бы?
Он решительно отодвинул Анжелику в сторону и внимательно осмотрел больного.
— Все в порядке, мадам. Видимо, ему что-то снится. И это не кошмары, насколько я могу судить.
— Как скоро он придет в себя?
— Когда закончится действие опийной настойки. Возможно, через несколько минут, а возможно, и через несколько часов.
Анжелика притянула колени к груди и обхватила их руками.
— Я хочу дождаться, когда он проснется, — прошептала она. — Хочу, чтобы он увидел меня у своего изголовья.
Монах покачал головой.
— Никогда не понимал, что у вас женщин творится в голове. Ну распоследний же урод этот твой колдун, и хромой в придачу. Титулов его лишили, земли отобрали, к смерти приговорили — казалось бы, найди себе нового муженька и забудь этого, как страшный сон. Нет же — цепляешься за него, как кошка. Сама едва на ногах после родов держишься, а туда же, ухаживать за ним рвешься.
— Не беритесь судить о том, чего не знаете! — отчеканила Анжелика, глядя ему прямо в лицо. — Я не смогу жить, если он умрет, понимаете? Что значат мои страдания по сравнению с теми, что перенес он? И не в последнюю очередь из-за меня…
— Ты и Каламбредену изрядно сердце потрепала. Вон как он по тебе убивается.
Анжелика уткнулась лбом в колени.
— Я приношу несчастье всем, кто меня любит. А Жоффрей… Он пострадал больше всех. Возможно, потому, что и я его полюбила.
— Любовь феи смертельна для простых смертных,— усмехнулся монах. — Но твой хромой дьявол тоже совсем не прост. Он выживет, обещаю тебе, и ты еще не раз пожалеешь, что не избрала себе другую судьбу.
Анжелика улыбнулась.
— Моя судьба — это он.
***
Они выезжали на рассвете. Брат Тома провожал их.
— Как нам отблагодарить вас за все, что вы для нас сделали, отец мой? — проговорила Анжелика, поплотнее запахиваясь в широкую накидку.
— Я думаю, что небольшое вознаграждение, которое пообещал мне ваш муж за свое лечение, наилучшим образом выразит вашу ко мне благодарность.
И монах озвучил столь невероятную сумму, что у Анжелики округлились глаза. Она обернулась к Жоффрею, и увидела, что тот улыбается. Опершись локтем на край телеги, он проговорил:
— Громила заслуживает награды в два раза больше озвученной, но я не буду настаивать на увеличении гонорара. Кому, как не ему, знать настоящую цену своим услугам.
Граф протянул монаху раскрытую ладонь, на которой лежали два огромных изумруда. Брат Тома сглотнул. На каждый из них можно было прикупить по монастырю, и еще с лихвой осталось бы на таверну или бордель.
— Берите, отец мой. Эта ваша плата за мое лечение. И за ваше молчание.
Монах поспешно схватил камни и зажал их в кулаке.
— Благодарю вас, монсеньор, — хрипло проговорил он.
Граф слегка кивнул ему и с улыбкой обратился к оторопевшей Анжелике:
— Госпожа графиня, не желаете ли вы занять место в экипаже?
Полька, держащая на руках Кантора, пронзительно расхохоталась.
— Во дает, хромой черт! Уморил!
***
Поездка домой осталась в памяти Анжелики скорее как нечто мучительное, сплошная тряска. На обледенелых дорогах, изрытых колеями, их подбрасывало, как мешки с орехами, и она чувствовала себя совершенно измученной. Лишь изредка попадались небольшие участки старой римской дороги, выложенные большими ровными плитами. Чаще же всего приходилось тащиться по глинистым проселочным дорогам, разбитым неиссякаемым потоком всадников и экипажей. Случалось по несколько часов мерзнуть у моста в ожидании, пока сборщик мостовой пошлины, человек чаще всего медлительный и болтливый, всласть наговорится с каждым путешественником. Лишь знатные сеньоры проезжали без проволочек, небрежной рукой кинув чиновнику из окна кареты кошелек. Анжелика с грустью вспоминала, как еще совсем недавно она путешествовала с подобным же комфортом, и нисколько не задумывалась о простых людях, которые испуганно жались к краям дороги на своих замызганных телегах, в то время как роскошный экипаж графа де Пейрака проносился мимо, окатывая их грязью или обдавая пылью.
Однако их путешествие протекало относительно спокойно. Лишь однажды, проезжая через лес, они заметили какие-то подозрительные фигуры, притаившиеся за деревьями, но то ли их напугал грозный вид Николя, сидевшего на облучке, то ли разочаровал внешний вид разбитой телеги и старой лошади, уныло переставляющей дрожащие ноги, но нападения так и не последовало.
Ночевали они в самых затрапезных трактирах, стоявших вдалеке от основных дорог, у зловещих перекрестков, где слышны были только завывания ветра, шумевшего в засыпанных снегом зимних лесах.
— Все трактирщики в сговоре с разбойниками, — откровенничал Николя. — В придорожных трактирах больше всего и убивают. Одно удовольствие зарезать толстого ростовщика или бестолкового купца, которые решились по дурости путешествовать в одиночку. И концы в воду…
Анжелику передергивало от подобных откровений, а Николя как будто наслаждался ее страхом и замешательством. После их поспешного отъезда из монастыря он вел себя с ней подчеркнуто отстраненно, иногда даже грубо. Она недоумевала, чем было вызвано подобное отношение, пыталась вести себя с ним поприветливее, но неизменно натыкалась на стену отчуждения. В конце концов, приняв его правила игры, Анжелика напустила на себя вид высокомерный и неприступный, обращалась к Николя лишь в случае крайней необходимости, и в основном передавала свои просьбы и пожелания через Польку, с которой у них установились почти дружеские отношения, чему она немало удивлялась.
Однажды ночью ее разбудил странный тревожный звук и замолк, словно угаснув. “Сова, — подумала сонно Анжелика. — ищет добычи…” Птица вновь издала далекий бархатистый крик, заглохший в подсвеченном луной тумане.
Анжелика резко приподнялась на локте. При лунном свете матово блестели темные стволы деревьев в снежном уборе. В молочном сиянии, лившемся со всех сторон, все казалось исполненным магии зимней ночи. Тесно стоящие деревья поднимали к луне ветви, как канделябры, в королевском серебре мерцающих снежинок.
— Ты! — выдохнула Анжелика.
С недалекого дуба снова сорвался крик совы, на этот раз четкий, резкий, и ей показалось, что он донес до нее весть из родного Ньеля.
— Ты, — повторила она. — ты! Мой лес, моя роща!
Николя, правящий лошадью, обернулся.
— Да, это Ньельский лес, Маркиза, мы наконец-то приехали.
Анжелика осторожно, чтобы не разбудить мужа и детей, поднялась и присела рядом с ним на облучок.
— Да, Николя, — прошептала она. — И я бесконечно благодарна тебе.
Он хмыкнул.
— Ты не забыла про наш уговор?
— Нет. Я дам тебе все, что ты попросишь, — она смело взглянула на него и слегка улыбнулась.
— Чертовка, — проворчал он. — Ты прекрасно знаешь, чего я хочу на самом деле.
Она опустила голову ему на плечо.
— А ты прекрасно знаешь, что это невозможно.
Николя мотнул головой и ничего не ответил. Некоторое время они ехали в молчании. Потом Анжелика заметила, что он свернул с дороги, ведущей в Монтелу.
— Эй, ты куда?
— К дольмену, — он неопределенно махнул рукой. — Это недалеко. Там, за холмом. Я бы не советовал тебе тащить своего чернокнижника в замок к отцу.
Анжелика потерла висок и внезапно просияла:
— Ну конечно же — Мелюзина! И почему я сразу о ней не подумала?
— Потому что ты вообще редко думаешь головой, Маркиза, — довольно грубо отозвался Николя, но Анжелика ничуть не обиделась.
— Конечно, я оставлю Жоффрея у нее, а сама отправлюсь к отцу. Никому и в голову не придет искать его в пещере у колдуньи!
На жемчужно-сером небе розовела заря, когда они доехали до холма, за которым находился дольмен, выплывший им навстречу из предрассветных сумерек угрюмым нагромождением камней. Анжелика узнала знакомые очертания дубов, выстроившихся, как рыцари, вокруг поляны, в самом центре которой стояла согбенная фигура. Николя процедил сквозь зубы:
— Чертова ведьма уже ждет нас. Видимо, почуяла приближение дьявола, своего хозяина.
Анжелика легко соскочила с телеги и приблизилась к колдунье. Та долго смотрела на нее внимательным взглядом, потом проговорила:
— Не боишься?
— Нет. Самое страшное, что могло произойти со мной, уже произошло.
Старуха хмыкнула.
— Все — да не все, красавица. Впереди у тебя еще много испытаний.
— Я знаю. Ты поможешь нам?
— Почему бы и нет? — задумчиво проговорила колдунья. — Тот, кого ты хочешь вверить моим заботам, меченый, он не поскупится на награду. Я вижу знак удачи над его головой.
Анжелика невольно обернулась к телеге, где лежал муж.
— Откуда ты знаешь… Про меченого? — осипшим от волнения голосом переспросила она.
— Я много чего знаю, — хитро прищурилась ведьма. — Тащите его в пещеру, я посмотрю, чем смогу помочь.
И развернувшись, она скрылась в чаще.
Анжелика оставалась в телеге со спящими детьми, пока Николя с Полькой помогали графу дойти до логова колдуньи. Она размечталась о том, как замечательно будет вернуться сейчас в Монтелу, зная, что Жоффрей в безопасности и под надежным присмотром. Отец будет рад ее видеть, она была в этом уверена, и наверняка обрадуется внукам. Она не будет говорить ему о том, что Жоффрей жив, пусть пока считает ее вдовой, на случай, если объявятся драгуны короля, разыскивающие беглого колдуна. Интересно, как там поживают тетушки? Наверняка будут закатывать глаза и креститься при одном ее появлении…
Из раздумий ее вывел весьма ощутимый толчок. Вздрогнув, она обернулась и увидела хмурое лицо Николя.
— Оглохла? Зову тебя, зову…
— Извини, я задумалась. Когда мы поедем домой?
— Мы? — разбойник изумленно приподнял брови. — Что мне делать в твоем чертовом старом замке? Ждать, пока Гийом проткнет меня своей ржавой пикой?
— Гийом умер, Николя, — тихо проговорила Анжелика.
— Ну твой отец прикажет мне всыпать плетей на конюшне. Нет, в Монтелу я не поеду. Достаточно того, что я на своем горбу затащил твоего муженька в логово этой чертовой ведьмы. Думаю, мы в расчете, Маркиза, и можем расстаться прямо здесь, на этом месте.
— Но… Но куда ты пойдешь? Зимой, без лошади, без телеги…
— А с чего ты взяла, что я куда-то пойду? Пойдешь ты, с детьми, к своему отцу, тут до замка рукой подать. А мы с Полькой забираем телегу и уезжаем.
— Куда? — еще не понимая, что происходит, спросила Анжелика.
— В Америку, — ухмыльнулся Николя. — Ты обещала, что дашь мне все, что я попрошу. Так вот, я хочу эту телегу и эту кобылу.
И он звонко шлепнул задремавшую было лошадь по крупу. Та присела на задние ноги и громко заржала. В телеге завозились дети.
— Давай, Маркиза, — нетерпеливо проговорил Николя. — Бери свои вещички, детишек и дуй к отцу. А хочешь, можешь у Мелюзины пока пожить. Она тебя не прогонит — вы ведь одного поля ягоды. Обе ведьмы.
— Зачем ты так со мной, Николя? — прошептала Анжелика, глотая слезы.
Он отвернулся.
— Потому что я больше не могу оставаться рядом с тобой и быть для тебя никем. Я не святой, Анжелика. В один прекрасный день я либо возьму тебя силой, любо зарежу твоего благоверного. Я разбойник, бандит, убийца, ты разве не знала? — он горько усмехнулся. — Короче, отдавай телегу и иди на все четыре стороны!
Анжелика кивнула.
— Забирай, Николя. И счастливого пути.
На краю поляны показалась улыбающаяся во весь рот Полька.
— Колдунья мне счастье за морем нагадала! Семью, детишек, мужа-моряка… Все, о чем я мечтала!
— Эй, а я тебя не устрою, Жанин? — Николя выпятил грудь. — Я парень хоть куда, при телеге, да и в голове кое-что имеется.
Полька счастливо рассмеялась и на секунду прижалась лицом к его груди. Потом обернулась к Анжелике.
— Ну что, отдашь мне мальчишку?
— Какого мальчишку?
— Жереми. Привязалась я к нему — сил нет! А у тебя своих двое, на что он тебе?
— А тебе?
— Говорю же — люблю я его. Словно сына родного. Смотрю на него — и сердце прямо заходится. Что его в этой деревне ждет? Работа да забота, ни денечка светлого. А за морем, в Америке — там рай земной, я слышала, как проповедник на ярмарке рассказывал. Я доброе дело совершу — пригрею сироту, а Бог мне счастье пошлет.
— Это тебе колдунья нагадала? — подозрительно осведомилась Анжелика.
Полька подбоченилась.
— А если и так, то что? Мальчишка не твоя собственность. Давай спросим его, с кем он останется — с тобой или со мной.
И не дожидаясь ответа, она проворно вскарабкалась на телегу и растолкала Жереми.
— Сынок, сынок, просыпайся!
Мальчик сонно потянулся.
— Да, тетя Жанин?
— Мы с Николя уезжаем, в Америку, как ты мечтал, помнишь? Поедешь с нами?
Жереми удивленно заморгал.
— Я… Я не знаю, — он посмотрел на Анжелику. — А можно?
Та вздохнула.
— Я не могу решать за тебя, малыш. Это твоя судьба…
Жереми обхватил руками шею Жанин. Та довольно улыбнулась.
— Тогда я поеду с ними. Вы сами говорили, что я похож на дядю Каламбредена, словно родной сын. И я хочу отправиться за море, в Америку. Там я стану настоящим мужчиной.
Анжелика вздохнула и перевела взгляд на Николя.
— Поклянись мне, поклянись, что будешь заботиться о мальчике, что не оставишь его. Иначе… — она не закончила фразу, но от ее угрожающего тона у того по спине побежали мурашки.
Николя скрестил пальцы плюнул на снег.
— Клянусь, Маркиза.
Анжелика слегка прикрыла глаза.
— Хорошо. Вот теперь мы в расчете. Полька, подай мне детей и мои вещи.
Через несколько минут, проводив взглядом удаляющуюся телегу, увозящую прочь так ни разу и не обернувшегося Николя, Польку и Жереми, сидящих в обнимку и изо всех сил машущих ей руками, прощаясь, Анжелика перехватила поудобнее сладко спящего Кантора, закинула за спину узел с пожитками, позвала Флоримона и направилась к пещере Мелюзины.
[su_spoiler title=”Все главы” style=”fancy” icon=”chevron”]
[su_posts template=”templates/list-loop.php” id=”2765, 2766, 2767, 2768, 2769, 2770, 2771″ posts_per_page=”12″ order=”asc” ignore_sticky_posts=”yes”]
[/su_spoiler]
