Рейтинг G. Три момента из жизни Филиппа дю Плесси-Бельера, каждый из которых связан с Анжеликой. Автор Penelope Clemence.
***
Франция, Сен-Жермен-ан-Ле, август 1656
Глядя отсутствующим взглядом в пустоту, Филипп стоял в опустелой конюшне, облокотившись на стену и скрестив руки на груди. Его лик был непроницаемым, но задумчивость оттенила его мрачноватым оттенком. В его патрицианских и столь совершенных чертах лица было с избытком природной холодности и утонченной изящности. Его заносчивость, которая и ранее была его постоянной спутницей, теперь стала чересчур выпирающей после того, как он унаследовал титул маркиза дю Плесси де Бельер несколько месяцев назад после смерти отца; его мать ушла в монастырь к тайной радости ее единственного сына.
В нескольких шагах от него стояла молодая женщина — Констанция, вдовствующая графиня де Вингеро, супруг которой скончался в прошлом году к ее огромному облегчению. Однажды вечером Филипп обнаружил ее в своих покоях, где он обычно обитал, оставаясь при дворе: она прокралась в комнату в его отсутствие и обнаженной легла в постель. Он не отказался сделать ее своей любовницей от скуки, а также по причине того, что его молодое тело требовало близких отношений с женщиной в той или иной форме. Филипп не был особенно опытным и искушенным любовником, но ему было вполне достаточно того, что Констанция давала ему самое элементарное, что ему было необходимо для удовлетворения зова плоти, ничего не прося взамен.
Молодая женщина смотрела на него, как зачарованная. Она отмечала, что в своем элегантном французском камзоле из нежно-голубой парчи с большим белоснежным кружевным воротником, в светло-голубых чулках с золотой вышивкой, и в темно-синих, как цвет штормившего океана, туфлях с бантами, отделанными бриллиантами, как и его камзол, он выглядел как бог Аполлон, который спустился к ней с голубых, ясных небес в своей роскошной золотой колеснице. Ах, как же она обожала маркиза дю Плесси — этого мужественного красавца, на лицо которого парижские жеманницы смотрели с томным удовольствием, как на редкий бриллиант неземной красоты. А то, что Филипп был одним из лучших друзей короля, делало ее связь с ним еще более упоительной.
— Все обсуждают тулузскую свадьбу графа Жоффрея де Пейрака, — щебетала улыбающаяся Констанция, любившая посплетничать, как любая кокетка. — Весь двор только об этом и говорит. Вчера в салоне у несравненной Нинон де Ланкло это было главной темой разговоров. — Она хихикнула. — Говорят, что на эту свадьбу было потрачено больше денег, чем на содержание короля и его двора за весь прошлый год. Все утверждают, что бывшая мадемуазель Анжелика де Сансе была красивее Венеры в своем свадебном платье. О Боже, она вышла замуж за хромого и изувеченного графа, который делает золото из адского огня и завлекает женщин странными песнями. — Она язвительно рассмеялась, глядя на своего собеседника ожидающим взглядом. — Великий Лангедокский Хромой и Красавица из Пуату!
В безрассудном порыве обуревавших его эмоций, внешне спокойный Филипп в три шага покрыл расстояние между ними. — Вы уверены, что Анжелика де Сансе де Монтелу вышла замуж за графа Тулузского? — грубо осведомился он, сжимая женщину в своих руках изо всех сил.
— Вы делаете мне больно! — воскликнула оторопевшая женщина.
— Вы уверены? — потребовал он, сжав ее плечи сильнее. Ему в голову даже не закралась мысль, что его мертвая хватка оставит следы на ее плечах.
Она кивнула, боясь его вспышки злости. За время их короткой связи она еще никогда не видела Филиппа таким разъяренным. Он все время был сдержанным и холодным, но никогда откровенно злым; он не унижал ее наедине, а в обществе вообще был образцом обходительного ухажера. Хотя Констанция в тайне сокрушалась, что ей пока что не удалось разбудить в Филиппе тягу к долгим наслаждениям плоти, так как он предпочитал быстрые соития, ей нравилось быть с ним даже без подготовки и долгих моментов неги, наспех и грубовато. Она самоотверженно решила, что ее любовь может лучше всего цвести в тех условиях, какие были комфорты Филиппу.
— Как вы об этом узнали, мадам? — продолжил он в бесцеремонной манере.
Расширенные карие глаза женщины взглянули на Филиппа с нескрываемой нервозностью и растущим раздражением. — Я регулярно бываю у Нинон де Ланкло и все слышала сама. Нинон хорошо знает графа де Пейрака, который всегда навещает ее в Париже. И герцог де Лозен тоже рассказывал об этой паре очень много. Весь двор активно говорит о браке вашей кузины с колдуном из Лангедока. Эта великолепная тулузская свадьба обсуждается во всем Париже.
На этот раз, он отпустил ее и отступил назад. — Ясно, — буркнул он.
Неожиданный, леденящий шок окатил Филиппа со всех сторон, на короткое время лишая любой ориентированности и здравого смысла в поведении. Его взор сквозил по конюшне, которая была полна запахов сена и земли. Лошадей и экипажей внутри не было, так как королевский двор и все придворные покинули дворец несколько часов назад. Полная тишина окружала их, а снаружи вставало солнце, и несколько ярких, теплых лучей пробивалось внутрь сквозь щели в черепице и сквозь маленькое окно около потолка.
«Анжелика вышла замуж! — повторил про себя Филипп, словно не смея поверить в то, что это было правдой. — Моя кузина стала женой этого странного графа из Лангедока, которого при дворе называют немножечко колдуном. Наверное, ее отец организовал для нее этот брак, не спросив ее согласия. Интересно, что она думает об этом замужестве? Счастлива ли она?»
Маркиз удивлялся своим мыслям, так как не ожидал, что новость так сильно его потрясет. Его маленькая кузина Анжелика, которую он называл Баронессой Унылого Платья, стала сиятельной графиней де Пейрак! Ведь это было так обычно, когда молодая девушка из дворянской семьи выходила замуж за того, кого ей выбирал отец, и, казалось бы, это не должно было вызвать у Филиппа той сложной комбинации чувств, которую он испытывал. Его раздирали любопытство и изумление одновременно; он не мог их контролировать и хотел узнать больше об этом браке.
Но самым невероятным было то, что Филипп чувствовал себя как мужчина, испытывающий все муки ревности и ощущающий всю горечь чувств ухажера, который получил отказ на предложение руки и сердца от своей возлюбленной. Ведь он же не был отвергнут кузиной! Он даже никогда не сватался к Анжелике! Почему такая гамма чувств терзала его?!
В отрочестве раненный стрелой безразличия матери к отцу и к нему, Филипп пришел к выводу, что в природе любви между мужчиной и женщиной не существует. Его первый отвратительный и унизительный опыт со старой графиней де Крессе убедил маркиза в том, что все истории о влюбленных и песни про верность до гроба — всего лишь сказки, придуманные для наивных девушек и юношей, мечтающих о воздушных замках и о том, чего в реальности они получить не могут. Маркиз не верил в любовь и относился к тем, кто жил в плену романтических грез, со снисходительной презрительностью. Он также считал, что ему рано связывать себя узами брака с кем-либо, и сейчас его полностью увлекала военная карьера в королевской армии.
— Вас это задело, Филипп? — поддела она его, обращаясь к нему с ехидностью и агрессивностью, которые были ее ответом на его грубость к ней. — Я помню мадемуазель Анжелику де Сансе де Монтелу. Она была очень красивой, но такой дерзкой и неотесанной девчонкой, когда мы видели ее в вашем замке Плесси. Но она вам не ровня, так как она из обедневшей дворянской семьи, а ее отец разводил мулов. Очевидно, она не могла жить в такой страшной бедности и потому продала себя графу де Пейраку за его колдовское золото! — Она прыснула издевательским, переливчатым смехом. — Я видела графа мельком в салоне у Нинон в том году, когда он еще не был помолвлен. Я могу их представить вместе! Они просто как красавица и чудовище!
Его взор был прикован к стене. Он высказался он: — Девушка из знатной семьи не решает свою судьбу самостоятельно. — Он метнул на нее быстрый колючий взгляд и тут же отвернулся, затем натужно расхохотался. — И вы есть тому ярчайший пример, мадам де Вингеро. Разве не так?
— Да вы все еще очарованы этой девушкой, месье маркиз! — вздохнула Констанция, чувствуя, как гнев вытесняет расстройство. Она подошла к нему и, ломая пальцы, остановилась. Боль и отчаяние, в которое она вдруг погрузилась при мысли, что он, возможно, был не равнодушен к Анжелике, делали ее прежнее неприятие его грубости почти приятным. Когда он повернул голову к ней, она вскрикнула: — Вы предпочитаете упорствовать и отрицать то, что вас задела новость о браке бывшей мадемуазель де Сансе с Великим Лангедокскими Хромым? Забудьте ее, Филипп! Я заметила еще тогда, в Плесси, что она вам нравится: вы с таким вниманием смотрели на нее в те моменты, когда никто не глядел на вас, и вы были уверены, что ваши взоры никто не поймает.
Ему было тяжело сдерживать растущую ярость. — Вы очень красноречивы, мадам. Вас можно слушать некоторое время ряди потехи, но только потому, что я знаю, что вы несете бред.
— Филипп, — позвала она мечтательно, игнорируя его бесцеремонность, столь унижающую ее, — впереди у вас целая жизнь, и она может быть такой же красивой, как вы сами. — Она умолка на миг, и ее взгляд словно обнял его милый облик, лаская его красивые, но словно окаменелые, черты лица, что так были милы ее сердцу. Ее руки ласково прикоснулись к его плечам, и она выпалила: — Филипп, мы уже были вместе столько раз. Женитесь на мне!
Оглядев ее с ног до головы, маркиз в который раз отметил, что Констанция несомненно была привлекательной молодой дамой его возраста со слегка раскосыми карими глазами, которые смотрели на него так, будто она наслаждалась изящным видом одного из ее многочисленных дорогих ожерелий, колец, и других драгоценностей. Он давно заметил, что она жадно созерцает его внешнюю красоту и восторгается тому, что они стали любовниками, как ребенок радуется очередной подаренной игрушке. Констанция ценила Филиппа за его красоту, которая словно обворожила ее, и она ценила его за богатство и положение в обществе.
Элегантное платье Констанции из темно-зеленого шелка со шлейфом из черной парчи, которое имело по тогдашней еще не фривольной моде двора лишь небольшое декольте, выгодно оттеняло ее бледную кожу и рыжие, словно раскаленная магма, волосы. Она была настолько яркой и горячей личностью, что смогла заинтересовать мраморное сердце воинственного Филиппа за одну ночь, сделав его готовым на любовную связь, чего с ним обычно не случалось, поскольку его пассии были либо брошены им после пары встреч, либо сами уходили от него, неудовлетворенные и непонимающие его нежелания иметь нежные чувственные отношения. Но маркиз никогда не рассматривал Констанцию более, чем великолепное тело, которое могло двигаться в его объятиях с гибкой грацией, словно оживленное колдовством сладострастия.
Ее тирада вызвала у Филиппа взрыв оглушительного, циничного хохота. Он запрокинул голову и хохотал так сильно, что в какой-то момент ему пришлось вытереть глаза элегантным платком из белого венецианского кружева, так как в них выступили слезы. Он еще никогда не слышал ничего более смехотворного, чем предложение жениться на женщине, которую он считал годной разве что для нескольких сношений в какой-нибудь конюшне или одной из маленьких комнат Лувра, где придворные часто придавались утехам со случайными любовниками. Это было поистине ошеломляюще слышать от шлюхи такие слова! Даже еще более нелепо и смешно, чем был бы совет его вдруг ставшей набожной матери посвататься к леди с фигурой слона.
Успокоившись, Филипп некоторое время молчал, а его мысли сосредоточились на Анжелике. Известия о браке кузины с известным графом из Тулузы шокировали его до глубины души, как могла бы его шокировать, быть может, только весть о кончине короля. Под личиной холодного царедворца и воина скрывалась ранимая, мечтательная душа, грезы которой имели два основных направления — его будущая великолепная карьера на военной службе и его мечты о том, что у него могло бы быть с Анжеликой. Но теперь его абсурдным грезам о кузине настал конец: она и мечты, причины которых он сам не мог объяснить, были потеряны для него навсегда.
Сделав шаг к стене сарая, Филипп облокотился на стену и тяжело-претяжело вздохнул. Он вдруг почувствовал себя опустошенным, как будто демоны выкачали из него все жизненные силы, и одиноким, словно его корабль разбился о рифы, а море вынесло его на необитаемый остров. Мысль о том, что его кузина — молодая, красивая, равная ему по происхождению, разве что из обедневшей семьи — могла бы стать его супругой, которую он мог уважать и чьими будущими детьми мог гордиться, вновь посетила его как непрошеная гостья. И вот уже другая мысль вытеснила ее и кольнула его как тысяча иголок в сердце — Анжелика была замужем.
Молодой мужчина еще никогда не чувствовал себя таким беспомощным и одиноким, как сейчас. Даже после той ночи, когда развращенная графиня уложила его в свою постель, он не чувствовал себя таким поверженным. Словно огромная орда варваров пронеслась через его душу и сердце на конях, ломая и круша все, что можно уничтожить. С губ Филиппа сорвался вздох то ли сожаления, то ли горести, и на миг личина холодности упала с его лица, как будто обнажая переживания человека, которому ничто больше не могло придать смысла жизни, кроме войны. Затем маска вновь опустилась, и Филипп безотрадно засмеялся над самим собой.
— Это же смешно! — возмутилась Констанция, и ее голос прорвался в сознание Филиппа. — Да и в любом случае… даже если она и впрямь вам нравилась, она уже больше недоступна. А я здесь!
Женщина ожидала саркастической насмешки или нового словесного унижения, но ее любовник лишь покачал головой. Затем Филипп стремительно бросился на нее и повалил ее в сено. Констанция вскрикнула и попыталась освободиться из кольца его рук, но он быстро скрутил ее и больно обхватил ее извивающееся тело. Он оскалился, прерывисто дыша, и уже в следующее мгновение рванул корсет на ней и зарычал от звука рвущейся ткани. С ужасом сообразив, что он собирается делать, Констанция начала сопротивляться еще сильнее, но все было напрасно.
— Неужели вы не хотите моих ласк, моя дорогая? — ехидничал он. Хозяйским движением он приподнял юбку ее платья и коленом раздвинул ноги. — А только несколько минут назад вы предлагали мне жениться на вас. И еще: для шлюхи, которая переспала с половиной Парижа, вы слишком пугливы и много жеманничаете. Вы — настоящий амурный демон в альковах.
Гнев вспыхнул в ее глазах. — С половиной Парижа? Не будьте дураком. Вы знаете, что после смерти мужа только Принц Конде и граф де Гиш были моим любовниками! А потом вы!
— Вы не были девственницей, когда улеглись в мою постель, а я вам это позволил. И то, что мы сейчас здесь, на сене, даже не в постели — это то, чего вы полностью заслуживаете.
— О, Филипп! — выдохнула Констанция. — Почему вы вдруг стали так жестоки ко мне? Филипп! Вы не отличаетесь хорошими манерами с любовницами, но вы никогда не были так деспотичны. Вы знаете, что я люблю вас так, что готова осмелиться на все ради вас и рисковать всем для вас.
— Замолчите! — прохрипел он, еле сдерживаясь от того, чтобы не ударить ее.
Нещадная злость накатила на Филиппа, словно гигантская волна, вдруг выросшая за спиной неумелого пловца и тянущая на дно, разливаясь по каждому нерву и заполняя все его существо до краев. Признания Констанции в любви не просто не нравились ему — они бесили его еще больше, чем похотливые взгляды распутниц, которые он часто ловил на себе на приемах при дворе и в светских салонах. Женщины смотрели на него как на юное существо божественной красоты, бога с Олимпа, спустившегося в мир людей, чтобы радовать всех своей красотой; существо, украшавшее двор молодого короля, великое солнце которого еще только начинало свое восхождение над Францией и всем христианским миром. И все они желали всегда творить волю плоти и все, чего требовали их похоть и естество — а Филипп алкал чистой любви, хотя и не верил в нее.
Мадам де Вингеро была ничуть не лучше, чем остальные, и он всегда это знал. Никто из этой своры женщин, вожделеющих оказаться в его спальне или хотя бы сорвать поцелуй с его уст, не интересовался его внутренним миром! Красота была проклятием Филиппа, как будто она олицетворяла собой хроническую болезнь, от которой не излечиться, но она также была и его предназначением, поскольку он украшал королевский двор. Ну почему всех дам интересовала только его внешность, а не его ранимое сердце, так ищущее понимания и любви? Нет, Филипп не будет ничьей игрушкой и никогда не даст ни одной пустоголовой кокетке использовать себя!
— Нет, я не стану молчать! — продолжила Констанция. — Я полюбила тебя за твою красоту. Я…
Перебив ее, Филипп остервенело рявкнул: — Ты заткнешься?
Констанция не могла знать, что это упоминание красоты ее любовника столкнет его в лютую бездну эмоций. Он грубо схватил ее за волосы и плечи, а затем затряс ее так необузданно, словно собирался оторвать ее голову, которая стала болтаться, как у куклы. Женщина закричала от боли и страха, которые затуманили ее глаза темной дымкой безумия, но вдруг Филипп отпустил ее так внезапно, что ее голова безжизненно упала в стог сена, а ее глаза закатились, как у мертвой.
— Филипп, — позвала его женщина надломленным голосом. Голова ее болела так, будто по ней прошлась стая диких зверей, а утренний свет, струящийся в конюшню через окошко на потолке, был, как раскаленный меч, рассекающий ее череп.
Констанция двинулась и хотела подняться, но Филипп упал на нее, придавливая ее своей тяжестью. Затем он рванул ее пышные юбки наверх, и она увидела рядом с собой его красивое, безжалостное лицо, искаженное яростью и желанием утолить свои потребности немедленно, здесь и сейчас, не считаясь с ее желаниями и чувствами. Она услышала шорох ткани и догадалась, что он стащил кюлоты вместе с бельем до колен. И вот графиня уже почувствовала бесстыдное прикосновение между ногами, а затем он ущипнул там кожу, одновременно прикусив ее шею. Ее глаза расширились от ужаса, и она заскулила, но он лишь усмехнулся.
Его голубые глаза словно окаменели, и Филипп процедил сквозь зубы: — Нет, вы не будете преследовать меня. Вы не станете моей женой — ни вы, ни одна женщина, подобная вам! После этого раза вы не будете даже моей любовницей. Я теперь вижу ваше истинное лицо и понимаю, почему вы предложили мне себя. Вы такая же дрянь, как все эти презренные шлюхи вокруг.
Шокированная Констанция пыталась противостоять Филиппу, и то была долгая, беспощадная борьба. Несчастная дралась так яростно, как не думала, что вообще способна — как светская женщина, она никогда не могла вообразить, что будет подвергнута такому физическому насилию и душевному поруганию. Но ее разгневанный любовник был мужчиной в полном расцвете сил, здоровым, стойким, выносливым, безжалостным, и отлично тренированным в армии; а она была всего лишь женщиной, ослабевшей от побоев и испуганной его страшной вспышкой агрессии. Скоро силы покинули ослабевшую Констанцию, и, осознав, что она сейчас потеряет сознание, она капитулировала в угоду Филиппу, который брал ее вновь и вновь со сверхъестественной силой самца, словно алкающий женщину воин, озверевший от долгого воздержания.
Борьба двух тел на свежем сене была окончена, но это не принесло душевного удовлетворения Констанции. В изнеможении она закрыла глаза, чтобы не видеть его, а Филипп двигался в ней быстро и жестоко, как дикий зверь при совокуплении, мощно вонзаясь в тело своей жертвы. Он не допускал мысли, что она не хотела его и что ее обычно теплые чувства к нему сейчас граничили с ненавистью и отвращением. Филипп то притягивал женщину к себе, то целовал в губы, то в шею, слегка ослабив темп, но в этих поцелуях не было нежности — злые, требовательные, грубые, они обжигали ее, как адское пламя. Его жесткие пальцы впивались в нежную кожу на ее шее, и она изогнулась, застонав, но он не замечал, что причинял ей такую нестерпимую боль, что она искусала губы до крови, чтобы не закричать. Но когда Констанция почувствовала, как Филипп напрягся и затрясся в экстазе, последняя ниточка, связывающая ее с миром, в котором она противилась их совокуплению, порвалась, и наслаждение накатило на нее.
Страсть и гнев угасли, и какое-то время Филипп молча лежал на Констанции, растерзанной и неподвижной, как будто он не решался с ней заговорить. С судорожным всхлипом он уткнулся ей в плечо там, где оно переходит в шею, словно был путником, уставшим от жизни, ищущим искренних человеческих объятий, полных тепла и надежды.
Констанция слышала, как он жарко и тяжело дышит, как будто он был воином, готовящимся к атаке на врага. Его тихий всхлип взял ее за душу, но боль во всем теле напомнила ей о том, что он сделал. Она прошипела: — Филипп, ты грубый, проклятый солдафон с внешностью бога! Я соблазнилась твоей красотой и была уверена, что ты будешь сказочным любовником. Но я не могла предположить, что Аполлон может быть таким ничтожеством. Я ненавижу тебя! Твоя красота проклята, может потому, что она слишком совершенна для простого смертного.
Филипп поднял голову, и его лицо исказилось гримасой жгучего, неизмеримого презрения. Слова извинения и сожаления, которые рвались сорваться с губ, умерли в горле. — Теперь ты будешь знать, что мужчины с внешностью Аполлона не любят жалких шлюх вроде тебя.
Она вырвалась, и он отпустил ее. — Я забуду об этом насилии, мессир Филипп дю Плесси!
— Вы сами этого хотели. И не говорите мне, что не испытали приятного исступления.
Констанция отодвинулась на сене дальше от него. Ее щеки зарделись гневно-стыдливым румянцем, когда она вспоминала ее экстаз несмотря на насилие. Она вскочила на ноги рывком, и он не удержал ее; затем она принялась оправлять юбки. Она отразила его удар взбешенным голосом: — Я никому не расскажу о своем позоре! Но я не хочу вас больше видеть!
Маркиз тоже поднялся и натянул белье, затем начал застегивать камзол. — Взаимно, моя дорогая. Вы настолько мне противны, что аж до тошноты. А я не хотел бы испортить свой костюм, так как сейчас мне нужно следовать за королем в Фонтенбло. Да и жаль портить дорогую одежду из-за непотребной девки, а я заплатил десять тысяч ливров за бриллиантовую отделку камзола.
Констанция разразилась рыданиями. Она была из тех женщин, которые могут заставить себя плакать по команде, но в этот раз истерика была непритворной. — Я ненавижу вас, Филипп! Вы самое мерзкое создание на свете! А я ведь… я всего лишь несчастная девушка, единственной виной которой является то, что я так к вам привязана.
Запоздалое раскаяние зашевелилось где-то в душе и потребовало что-то предпринять. Однако, молодой человек сдержался и выглядел совершенно невозмутимо. — Замолчите, — приказал он. — Женские страдания волнуют меня ничуть не больше, чем голод и гибель черни от эпидемий.
— Это невозможно! — простонала она сдавленным голосом, заканчивая приводить себя и свой туалет в порядок. — Вы не можете быть таким бесчувственным негодяем!
— Могу по отношению к тем, кому нужна только форма, а не содержание.
— Боже правый! — охнула женщина; она не поняла его намека. Слезы текли по ее щекам, словно два нескончаемых ручья. Глядя на него в упор, Констанция попыталась донести до него свою точку зрения: — Филипп, вы как ребенок! Привлекательная внешность всегда волнует женщин, и это главное в браке и любовных отношениях. Как урода или старика можно держать в объятиях без отвращения? Говорят, что у графа де Пейрака было много дам, но я не понимаю, как они могли с ним заниматься любовью, глядя на его изуродованное шрамами лицо. Я бы не сумела!
При упоминании мужа Анжелики гнев вновь вспыхнул в глазах маркиза. Он шагнул к ней и встряхнул ее так, что у нее клацнули зубы, затем прошипел: — Пошла вон, шлюха.
Она сглотнула вновь подступающие слезы и протестующе выкрикнула: — Перестань!
— Тогда замолчи, — парировал он.
— Вы так вышли из себя из-за нее, — повторяла она сквозь рыдания. Ее голос уже охрип, в то время как новые слезы потекли из ее очей. — Из-за графини де Пейрак! И я бы не думала, что это плохо, если бы в том, что эта девушка ваша первая любовь, не было бы ни капли правды.
Филипп судорожно сглотнул. — Чушь, — сказал он. А вдруг она была права? Нет, конечно же нет! Никакой любви и вообще никаких чувств к Анжелике не существовало и в помине.
Вытирая слезы, Констанция хмыкнула: — Да это не важно. Она все равно не ваша.
Он с напускной вежливостью предложил: — Думаю, мадам де Вингеро, нам лучше разойтись.
— С радостью, месье дю Плесси. Снова слезы потекли из ее глаз, и она не пыталась их сдержать.
Когда Констанция собиралась уходить, Филипп преградил ей путь и несколько мгновений стоял, отстраненно смотря на нее. Она тряслась от жуткой смеси страха и унижения, переполненная бешеным желанием впиться ногтями в его лицо и оставить шрамы на его аристократических чертах на память о его сегодняшнем грехе. Вдруг он протянул руку и небрежно, но в то же время почти ласково, погладил ее шею там, где его пальцы оставили дорожку синяков, и это странное движение вызвало в ней необъяснимый трепет. Констанция уставилась на маркиза, как будто не узнавала его, как будто не могла поверить, что этот человек, который принудил его к мерзкому совокуплению, способен к какому-то проявлению нежности.
— Грубость свойственна солдату, — молвил Филипп и убрал руку. Он говорил теперь хриплым, почти неслышным голосом человека, разговаривающего во сне. — Запомните это, мадам.
Медленно, Филипп развернулся и направился к выходу из конюшни. На пороге он остановился, повернулся к застывшей Констанции, и открыл рот, чтобы что-то сказать, но почему-то не издал ни звука. Вдруг выругавшись отборной бранью, он толчком открыл дверь и исчез, а его бывшая любовница могла только стоять и смотреть на закрывшуюся дверь, терзаемая противоречивыми чувствами, оскорбленная, униженная, обиженная, но все еще одержимая его красотой.
«Я знаю, что вы никогда меня не забудете, мадам, — размышлял Филипп по дороге из конюшни во дворец. Волна стыда плеснула в его лицо, как горячий воздух из камина. — Я сам не забуду, что я сегодня сделал женщине в первый раз в жизни. Но вы сами в этом виноваты, Констанция. — Его мысли метнулись к кузине по необъяснимой причине, и к его вине примешалось раздражение. — Анжелика, как и любая другая, осудила бы меня. Но они все ничто в моей жизни!»
Перед мысленным взором Филиппа предстала Анжелика такой, какой он ее помнил со дня той последней встречи в Плесси — юное создание божественной красоты, как и он сам, вся свежая, грациозная, прекрасная, как весна, наделенная всеми женскими очарованиями и всей теплотой мира, вся светящаяся огнем ее чувственной души. С удрученным вздохом, маркиз напомнил себе, что его странные грезы об Анжелике были слишком фантастичны и не имели ничего общего с той реальностью, которая его окружала. Филипп вдруг с горестью осознал, что окончательно вырос, а его мечты были замурованы во льдах прошлого, ушедшего в Лету.
Маркиз ускорил шаг и направился к Сен-Жерменскому дворцу, коря себя за то, что слишком много времени потратил на глупое свидание в конюшне. Король уже покинул свою загородную резиденцию, дав Филиппу мелкое поручение, выполненное им еще до встречи с Констанцией. Сейчас маркиз был рад, что скоро опять увидит короля в Фонтенбло и присоединится ко двору, хотя перспектива вновь оказаться под пристальным вниманием распутниц его не прельщала.
На миг Филипп приостановился и почувствовал, как задергался нерв у губ. Образ молоденькой кузины воссоздался в его памяти с необычайной яркостью, сладостно чаруя его и грея его душу теплом воспоминаний. Его вдруг буквально затопило какое-то странное, горько-сладкое чувство к Баронессе Унылого Платья, которую он видел в Плесси. В голове пронесся вопрос, как вспышка молнии, озаряющая кромешную темноту: была ли Анжелика его первой любовью? Но Филипп отмахнулся от него, как от нелепого суеверия, и продолжил путь ко дворцу, заставляя себя думать о единственно спасительном для него — о короле и их укрепляющейся дружбе, а еще о его службе в армии, которая скоро избавит его от отягощающих его обязанностей при дворе.
[su_button url=” http://www.anngolon-angelique.com/fanfik-proklyataya-krasota-chast-3/” background=”#990000″ size=”6″ radius=”5″ icon=”icon: arrow-right”]Следующая глава[/su_button]
[su_spoiler title=”Все главы” style=”fancy” icon=”chevron”]
Фанфик «Проклятая Красота». Часть 1
Фанфик «Проклятая Красота». Часть 2
Фанфик «Проклятая Красота». Часть 3
[/su_spoiler]
