Анжелика и Король. Глава 11 (в редакции «Друзей Анжелики»)

Стражники с глухим стуком ударили алебардами об пол, затем послышались твердые уверенные шаги, и вошел молодой король.

При его появлении воцарилась тишина. Мужчины, склонившись в поклоне, сняли шляпы, а женщины присели в глубоком реверансе.

— Благодарю вас, мадам и месье, что вы все собрались по моей просьбе, — произнес Людовик XIV. — Таким образом, мы сможем лучше почтить нашу дружбу с прославленной Польшей, которой Франция уже дарила королев и чья история неоднократно сплеталась с историей нашего государства. В 1037 году Казимир I Восстановитель^[1] приезжал с намерением провести оставшуюся жизнь во Франции священником аббатства Клюни. Блестящим примером, продолжающим эту традицию, является сегодня наш любимый кузен, которого мы счастливы принимать здесь, перед тем как он удалится служить единому Владыке всего сущего. Его присутствие добавит особый блеск церемонии, ради которой я вас созвал.

Закончив речь, Людовик XIV прошествовал вперед. Место справа от него занял король Казимир, а слева — королева. За ними последовали герцог и герцогиня Орлеанские и Месье принц. Далее шли фрейлины во главе с мадам де Монтеспан и, наконец, радушной беспорядочной процессией, весь двор.

— Что за сюрприз приготовил нам его величество? — прикрывшись веером, спросила мадам де Людр.

— Но разве это не визит Казимира V?

— Ну что вы, милочка! Король без короны, расстриженный кардинал? Пфф! Сюрпризы его величества обычно гораздо ярче и оригинальнее…

Князь Ракоци остался рядом с Анжеликой.

— Присутствие Казимира V успокоило меня относительно московитов, — сказал он. — Вашему королю, конечно, известно, что украинцы, долгое время пребывавшие под польским гнетом, предали их и теперь между ними война. Он не стал бы сводить их вместе…

— Мне кажется, вы очень боитесь московитов?

— Боюсь! — прорычал Ракоци, гордо выпрямившись. — Боюсь! За такое оскорбление, мадам, вас следовало бы привязать к хвосту дикой лошади и пустить ее в степь!

Затем, немного подумав, добавил:

— Но вы правы, среди всех наших врагов только московиты беспокоят и вместе с тем интригуют меня. Что означает вступление в борьбу длиннобородых скифов, так долго запертых на своих холодных болотах? Мы уже видели казачьи орды в Будапеште. И я опасаюсь, чтобы ваш король, такой тонкий политик, не совершил ошибки, пригласив их в Париж, столицу мира… В старой Европе что то меняется в привычном равновесии сил. Этот народ только что сбросил ярмо трехвекового татарского гнета, последовавшего за нашествием монголов, и кто знает, не воспользуются ли они мудростью терпеливых побежденных, впитавших силу своих победителей? Теперь они освободились и возрождаются как новый, независимый народ… Такой же как и мы…

В этот момент до них сквозь мешающую толпу добрался запыхавшийся мессир де Бриенн и сказал:

— Князь, его величество настаивает, чтобы вы вышли в первый ряд.

— Следую за вами, мессир — ответил польщенный Ракоци.

Анжелика воспользовалась случаем, чтобы проскользнуть вслед за ними и тоже оказаться в первых рядах зрителей. Кортеж остановился в середине Большой галереи.

И как раз в эту минуту внизу раздалась странная музыка, такт которой отбивали глухие удары барабанов. Музыканты в длинных ярких разноцветных одеяниях и меховых шапках ступали по обеим сторонам мраморной лестницы. Одни щипали маленькие трехструнные гитары треугольной формы, издававшие пронзительные звуки. Другие играли на инструментах, подобных круглым мандолинам, с заунывным протяжным звучанием. Широкие и плоские бубны, наподобие цыганских, украшали серебряные пластины.

Вслед за ними, медленно поднимаясь по ступеням, появилась вторая группа людей. Среди присутствующих пробежал шепот восхищения, смешанного с некоторым ужасом. Восторг вызвали необычные костюмы, парчовые и узорчатые бархатные кафтаны, покрытые золотым и серебряным шитьем. А страх среди дам породили бороды — черные, русые, седые, но все очень длинные и густые. Вместе с огромными меховыми шапками и длинными волосами, заплетенными в косы, они придавали свирепый вид этим пышно одетым мужчинам. На голове у того, кто шествовал в центре и, вероятно, возглавлял делегацию, было нечто вроде тиары с округлым куполом под сеткой из жемчуга. В вырезе высокого жесткого воротника с жемчужной отделкой виднелся расшитый шелковый платок. На красных отворотах и полах его атласного зеленого кафтана сверкали двумя ровными рядами, чередуясь друг с другом, огромные рубины и изумруды. На груди у него сиял изумруд величиной с игральную карту, обрамленный жемчугом и подвешенный на золотом ожерелье, также инкрустированном изумрудами немного меньших размеров, но необычайно красивыми.

У каждого из варварских вельмож на поясе висела сабля в ножнах, тоже украшенных огромными драгоценными камнями. Каждый камень располагался в маленькой розетке из золотых и серебряных нитей, обвивающих два ряда жемчужин.

Их кафтаны, подпоясанные шелковыми или атласными шарфами, не доходили до земли. Жесткие, отягощенные драгоценными камнями и шитьем, похожие на церковные раки, они распахивались внизу, позволяя видеть красные или черные мягкие кожаные сапоги, носки которых на монгольский манер загибались вверх.

За ними следовали четыре шеренги слуг с дарами. Трое из них несли тяжелые медвежьи шкуры. Шестеро других поддерживали один из многочисленных огромных ковров, скатанных в рулон. На бархатных носилках переливались самоцветы.

Сразу за главой процессии, похожим на папу в ризе, шагал крупный человек, без бороды, но с длинными усами, подчеркивающими его монгольскую внешность. На гладко выбритом черепе оставалась одна огромная черная прядь, которая ниспадала с макушки, а ее тонкий конец закручивался вокруг левого уха.

В правом ухе у него блестела огромная золотая серьга. Красная шелковая рубашка свисала на пышные турецкие шаровары черного шелка. Сапоги тоже были черные. Жёлтый шелковый шарф опоясывал его не менее двадцати раз. Короткая кривая сабля в золотых ножнах и браслет на левой руке дополняли убранство.

Рядом с ним шли четверо мужчин, одетых примерно так же, но с патронташами из мнимых патронов с чеканными серебряными головками на черном шелковом одеянии^[2].

Все остальные члены делегации, среди которых выделялись характерные монгольские лица, носили длиннополые кафтаны, делавшие их похожими на китайцев.

Анжелика взглянула на князя Ракоци, ища ответ на возникший у нее вопрос. Его лицо окаменело.

— Московиты!^[3] — произнес он подавленно.

Затем он схватил Анжелику за руки и сжал их со страшной силой. Он наклонился к ней и спросил:

— Вы знаете, кто этот человек в центре? Это Дорошенко, гетман Украины, он первым вошел в Будапешт^[4].

Она почувствовала, что Ракоци задрожал, как испуганная лошадь.

— Несмываемое оскорбление, — побледнев, пробормотал он.

— Князь, прошу вас, не устраивайте скандал. Помните, что вы при французском дворе.

Но Ракоци не слышал ее. Он не сводил глаз с прибывших, словно видел их надвигающимися издали в степи, а не среди пышного убранства Версаля. Вдруг он исчез, отступив назад и растворившись в толпе дворян.

Анжелика вздохнула с облегчением. Она опасалась, как бы этот сумасброд не испортил захватывающего зрелища. Ей также не хотелось, чтобы он опозорился и вызвал гнев короля, который поступил очень неосмотрительно, допустив ко двору революционера. Ведь от таких людей можно ждать чего угодно!

Через каждые три шага московиты низко кланялись по-восточному. Смиренность этих поклонов резко контрастировала с их гордыми взглядами, и Анжелика невольно ощутила в плавных движениях их спин выражение скрытой силы и готовности к прыжку, как у больших укрощенных хищников. От этого по спине пробегали мурашки. Ей передалось странное безумие Ракоци. Возник необъяснимый страх. Вдруг случится буря, ударит молния и разрушит Версаль!

Она посмотрела на короля и успокоилась: у него был невозмутимый и величественный вид, присущий лишь ему одному. «Посольский» парик месье Бине своей высотой мог соперничать с шапками московитов.

Мессир де Помпон вышел вперед. Будучи послом в Польше, он знал русский язык и выступал переводчиком. После положенных приветствий делегация преподнесла подарки, привезенные из далекой России.

Три медвежьи шкуры с Урала: бурая, черная и рыжеватая. Многочисленные шкурки бобров и огромное черное каракулевое полотнище из пятисот новорожденных ягнят той породы, что водится только на берегах Каспийского моря.

Необычные брусочки в фольге с зеленым и красным чаем, которым китайский император выплачивал царю Алексею^[5] пошлину, установленную еще во времена Ивана Грозного. Королева, очень довольная возможностью проявить свои познания, объявила, что ей рассказывали о чае, будто он излечивает больше двадцати болезней. Ее впечатлили драгоценные камни, особенно изумруд величиной с сахарную голову и голубой берилл с Урала высотой с пограничный столб с остроконечными шестигранными кристаллами наверху. Его несли четверо мужчин.

Расстелили гладковорсные бухарские и длинноворсные хивинские ковры, разложили шелка: ярко-желтые и красные, не выцветающие на солнце, необычайно тонкие туркестанские и тяжелые покрывала, собранные из разноцветных мозаичных квадратиков.

Один из послов, встав на колени перед монархом, преподнес золотой самородок с Байкала на белой атласной подушке.

Все восхищенно восклицали. Дамы осмелели и с воодушевлением трогали пальчиком ковры и ткани, но больше всего придворных поразил огромный голубой берилл.

Между тем московиты поведали, что, прознав про страсть великого западного короля к редким животным, они привезли ему пару памирских коз, из шерсти которых делают шали, похожие на кашемировые из соседней Индии. Людовик XIV тепло их поблагодарил.

На Мраморном дворе также ждал редчайший белый сибирский тигр. Он готов, наконец, поприветствовать нового хозяина, с которым ему суждено встретиться после очень трудного и неприятного для властелина заснеженных степей путешествия.

Это известие вызвало еще больший восторг. Слуги поспешили сложить подарки, чтобы освободить проход, и весь двор вслед за королем и московским послом направился к лестнице.

Вот тогда и произошел инцидент. Удивительное животное, черное, как исчадие ада, — маленькая лошадка с длинной, словно женские кудри, гривой, покрытая косматой шерстью почти до копыт, — появилось на верхней площадке лестницы. Всадник привстал на стременах и что-то выкрикнул на каком-то чужом языке, а затем повторил сказанное по-русски и по-французски:

— Да здравствует свобода!

Он поднял руку. В воздухе блеснул кинжал и воткнулся в паркет у ног украинского гетмана.

Затем мужчина развернул свою диковинную лошадку и спустился по мраморной лестнице.

— Верхом! Он верхом поднялся и спустился по лестнице… Да это не лошадь… Нет, уверяю вас, лошадь, их называют пони… Невероятно! Лошадь скачет по лестнице!..

Французов волновало только это: необыкновенный конный подвиг… А московиты с непроницаемым видом неотрывно смотрели на кинжал. Людовик XIV невозмутимо сказал переводчику де Помпону, что его дворец открыт простому люду, так как народ имеет право видеть своих королей. Его величество также привечает во Франции и иностранцев. Но несмотря на старания полиции, его широкое гостеприимство иногда оборачивается досадными происшествиями, вроде этого: безумцы и провидцы, странные деяния которых не всегда можно предугадать, совершают дикие и необъяснимые поступки. Слава богу, инцидент не имел серьезных последствий. Человека догонят, поймают и арестуют. Его заключат в Бисетр, больницу для умалишенных, если он сумасшедший, или же повесят! Все это не заслуживает внимания!

Московиты ответили хриплыми голосами, что этот мужчина кричал по-венгерски, и спросили его имя.

«Слава богу, они его не узнали!» — подумала Анжелика. Она так дрожала от нервного напряжения, что стучали зубы. Но окружающие находили все случившееся скорее забавным. Между тем кинжал по-прежнему торчал в паркетном полу, и никто не решался к нему подойти. Наконец мелькнуло что-то розово-зеленое, сверкнув, как тропическая птичка, и кинжал исчез. Это Алиман, повинуясь знаку Анжелики, ловко стащил его.

Кортеж продолжил движение и спустился во двор, где королевский тигр протяжно рычал, кружась по огромной клетке, которая стояла на платформе, запряженной четверкой лошадей.

Вид роскошного зверя окончательно стер неприятные воспоминания. С большим почетом тигра препроводили в Зверинец.

В конце Королевской аллеи, возле боскета Купол, от восьмигранного павильона веером расходились семь загонов, в которых помещались всевозможные животные. Отныне сибирскому тигру надлежит соседствовать с нумидийским львом, присланным султаном Марокко, и двумя индийскими слонами. Мессир де Помпон выступил переводчиком между смотрителями хищников и узкоглазой сибирской прислугой тигра. Они обсудили питание и уход, необходимые новому жильцу, который соизволил перейти в подготовленное для него помещение.

На обратном пути Людовик XIV показал свои сады.

***

Мадам де Севинье писала своему кузену Бюсси-Рабютену:

«Посмейтесь вместе с нами. Сегодня при французском дворе разразился большой скандал. Я его наблюдала и поняла, что войны разгораются в передних королей. Я видела собственными глазами, как запылал факел войны. И все еще взволнована и почти горда. Представьте себе, всадник верхом на лошади заявился в Версаль. В этом нет ничего необычного, подумаете вы. Этот мужчина поднялся в известную вам Большую галерею, где его величество принимал первое посольство московитов. Вы все еще полагаете, что в этом нет ничего особенного?.. Но все дело в том, что он поднялся туда галопом на лошади. И что вы решите теперь? Что мне все привиделось?

Нет, это могут засвидетельствовать еще пятьсот человек.

Всадник метнул кинжал. Я все так же в здравом уме и прошу не беспокоиться о моем здоровье.

Кинжал воткнулся в пол у ног посла, и никто не знал, что делать. И вот тогда-то я и поняла, что разгорается факел войны. Но его погасила такая изящная ножка — ножка мадам дю Плесси-Бельер, с которой вы у меня встречались и которой немного увлеклись. Отсюда следует, что эта история доставит вам двойное удовольствие.

Ей пришло в голову знаком послать своего маленького пажа, проворного негритенка, который с ловкостью фокусника с Нового моста, заставил кинжал исчезнуть. И все сразу успокоились. Мир восторжествовал, и с лаврами победы в руках мы отправились любоваться дикими зверями.

Так что вы скажете о моем небольшом рассказе?

Мадам дю Плесси одна из тех женщин, присутствие которых необходимо королю. Мне кажется, что его величество и сам давно это понял. Тем хуже для нашей победоносной Канто^[6]… Но можно не сомневаться, что она не уступит престол без боя. И это обещает нам еще немало развлечений в Версале».

***

Анжелика не получила приглашения в Фонтенбло. Кроме того ей следовало помнить, что король велел ей отправиться утешать Великую Мадемуазель. Пришлось возвращаться в Париж.

В карете она достала из складок юбки кинжал венгерского князя и принялась его рассматривать со смесью страха и удовлетворения. Она радовалась, что заполучила это оружие. «Революционер» не заслужил, чтобы оно попало в чужие руки, а она, возможно, его единственный друг во всем королевстве.

Заметив, что барышни Жиландон, сидевшие рядом с ней, разглядывают кинжал с тем интересом, который дозволяло их почти растительное безразличие, Анжелика осведомилась, не знают ли они, что стало с всадником на маленькой лошадке.

Обе девушки слегка воодушевились. Как и все в Версале, от последнего поваренка до главного камергера, они были счастливы, что присутствовали при «дипломатическом инциденте». Нет, революционер не был схвачен, утверждали они. Он вскачь спустился по мраморной лестнице, а потом все видели, как он галопом устремился в сторону леса. Охрана, бросившаяся в погоню, вернулась ни с чем.

«Он ускользнул, тем лучше», — подумала Анжелика.

Но она тотчас устыдилась своей мысли. Такая дерзость заслуживала наказания. И все же поступок представлялся ей великолепным. Он приносил тайное удовлетворение. Людовик XIV решил поиграть с ним, как кошка с мышью. Ему нравилось испытывать степень покорности своих рабов. Сейчас он сосредоточился на князе Ракоци. И на Лозене. Арестован ли Пегилен? И где может скрываться Ракоци? Его везде заприметят на такой маленькой косматой лошадке, похожей на лошадей гуннов, осаждавших Париж в незапамятные времена.

— Ведь это святая Женевьева помешала гуннам вступить в Париж? — спросила Анжелика у барышень Жиландон.

— Да, мадам, — вежливо подтвердили обе девушки.

Они никогда ничему не удивлялись. Это входило в их обязанности. Невзрачный вид и безликость характеров спасали хозяйку от неприятных интриг, возможных со стороны более наглых или честолюбивых фрейлин. Правда, общество барышень было довольно скучным. Но Анжелика не жаловалась. Она не страдала недостатком большинства знатных дам, которые и пяти минут не могли прожить без болтовни. Им представлялось невероятным мучением оставаться наедине с самой собой, и они делали все возможное, чтобы никогда не случалось такого неприятного стечения обстоятельств: кто-то должен был читать им перед сном или составлять компанию, если одолевала бессонница.

Анжелика же иногда пользовалась природной молчаливостью барышень Жиландон, чтобы спокойно поразмышлять.

Карета с грохотом проехала через леса Медона и Сен-Клу. Темнота холодной и промозглой зимней ночи не позволяла видеть густые заросли, окутанные туманом, за пределами света факелов.

Где же находился Ракоци? Анжелика опустила голову на бархатную спинку сиденья. Временами, когда она оставалась наедине с собой, ей случалось изнывать от тоски. Нервы напряглись до предела. Она вспомнила зеленый ликер, которым коварный Бахтиари-бей напоил ее с совершенно очевидной целью — растопить холодность. Конечно, это было средство, возбуждающее чувственность.

Придя к этой мысли, Анжелика уверилась, что ей необходим любовник, иначе она просто рискует заболеть. Как глупо было отклонить предложения этого великолепного перса. Какие чувства ею владели? Для какого господина она берегла себя? Да и кто интересуется ее жизнью? Разве она все еще не поняла, что совершенно свободна?..

В Париже, как это все чаще случалось, безлюдье роскошного особняка и пустота спальни показались ей удручающими. Она предпочла бы свое временное пристанище в Версале с его короткими ночами между окончанием бала и ранней мессой во чреве огромного дремлющего дворца. Там ночи продолжали кипеть страстями и интригами. Там вы составляли единое целое со всеми. Никто не оставался наедине со своей судьбой.

«Со своей печальной судьбой?» — подумала Анжелика и принялась кружить по спальне, как сибирский тигр по клетке.

Почему ее не пригласили на прогулку в Фонтенбло? Неужели Людовик боится не угодить мадам де Монтеспан? И чего хочет от нее король? К какой судьбе он направлял её беспощадной и коварной рукой? «Для какой жизни ты создана, сестра моя Анжелика?»

Остановившись посреди комнаты, она громко произнесла:

— … Король!

Дворецкий Роже пришел справиться, что желает на ужин мадам маркиза. Она растерянно посмотрела на него. Она не хочет есть. Анн-Мари де Жиландон заглянула предложить травяной отвар. Анжелика удивилась охватившему ее непреодолимому желанию отхлестать девушку по щекам, словно это безобидное предложение явилось последней каплей всех её разочарований и унижений. Из духа противоречия она потребовала бутылку сливовой водки. Выпив подряд две маленькие рюмки, она почувствовала себя лучше. Нужно было раньше прибегнуть к этому способу. Алкоголь — незаменимое средство, чтобы рассеять мрачное настроение.

Кинжал Ракоци лежал на столе. Анжелика подошла к секретеру с многочисленными ящичками, сделанному из эбенового дерева и инкрустированному перламутром. Она достала шкатулку и открыла ее, намереваясь положить туда кинжал. В шкатулке хранились самые разные вещи: черепаховый гребень, кольцо, подаренное бандитом Николя, драгоценности Тампля, камея из гранатов, которую она носила на скромных платьях госпожи Буржю, пара сережек, подаренная Одиже в тот день, когда они вместе открыли шоколадную кондитерскую, и хорошо очиненное острое перо повешенного Грязного Поэта. Лежал там и еще один нож — Родогона-Египтянина.

Нескромный слуга, пожелавший узнать, что за сокровища так ревниво прячет в этой шкатулке мадам дю Плесси-Бельер, был бы немало удивлен и разочарован, увидев лишь незначительные разнородные предметы. Но для нее они имели особую ценность: словно ракушки, принесенные морскими приливами угрюмого моря и оставленные на берегах ее прошлого. Много раз она хотела от них избавиться и выбросить, но так и не решилась.

Анжелика выпила еще рюмочку водки. Голубой камень сиял на пальце мягким блеском рядом с точно такими же камнями, инкрустированными в рукоятку кинжала Ракоци.

«Я под знаком бирюзы», — подумала она.

Перед ее внутренним взором возникли два смуглых лица: персидского князя, утопающего в роскоши, и венгерского князя, лишенного всего.

Ей захотелось вновь увидеть Ракоци. Его поступок открыл Анжелике истинный характер венгра. Его безрассудство не было смешным — оно было захватывающим. Как не распознать в его словах глубокую мудрость героев! Она так привыкла слышать только пошлости, что не сумела разглядеть настоящего человека.

Бедный Ракоци! Где он сейчас? При мысли о нем ей захотелось рыдать. Она выпила еще рюмочку. Теперь она сможет лечь и уснуть. Какая тоска спать одной!

Наступит ли конец ее терзаниям, если она вернется в Сюрен с готовым «да» на губах? Она мечтала обрести забвение в исступленном восторге чувств, слепых и умело обостренных. «В конце концов, я всего лишь женщина. Зачем бороться и с какой целью?»

Она крикнула зеркалу:

— Я прекрасна!

И растроганно добавила, глядя на свое отражение:

— Бедняжка Анжелика… Почему такая одинокая…

Она выпила еще.

— Вот теперь я совсем пьяна… И смогу уснуть.

Тут ей пришла в голову мысль, что если Мадемуазель страдает по похожей причине, то, вероятно, она тоже не спит. Может быть, ее утешит ночной визит Анжелики. Ведь ночи тянутся так бесконечно долго, когда ты одна!

Анжелика разбудила слуг. Приказала закладывать карету и ехать по ночным улицам в Люксембургский дворец.

Она угадала правильно. Великая Мадемуазель не спала. Услышав вердикт короля, она слегла в постель, отказавшись принимать всякую пищу, кроме овощного отвара. И непрерывно рыдала. Напрасно фрейлины и верные подруги пытались ее успокоить.

— Он был бы здесь! — воскликнула она, указывая на пустое место на кровати, которое занял бы Лозен. — Он был бы здесь… О! Я этого не вынесу, дамы, я умру!

Зрелище такого отчаяния послужило для Анжелики отличным поводом дать волю слезам, которые она еле сдерживала на протяжении двух последних дней. Она тоже расплакалась.

Мадемуазель де Монпансье, растроганная видом искреннего участия в ее горе, прижала Анжелику к сердцу.

Так они и просидели до утра, обсуждая достоинства Лозена и жестокость Людовика, держась за руки и в три ручья проливая слезы.