Анжелика и Король. Глава 9 (в редакции «Друзей Анжелики»)

«Король сказал НЕТ», — шепнул кто-то Анжелике на ухо, едва она ступила на лестницу, ведущую в большие апартаменты.

— По поводу чего?

— По поводу брака Пегилена и Мадемуазель. Все договоренности расторгнуты. Вчера принц и его сын герцог Энгиенский бросились в ноги его величеству, доказывая, каким бесчестьем станет для них, принцев крови, столь низкий союз. Над ними будут потешаться все европейские дворы. А Людовик XIV, который заставил трепетать почти весь мир, прослывет монархом, не осознающим величие своей семьи. Вероятно, король и сам был такого же мнения. И он сказал: «НЕТ». Сегодня утром он сообщил о своем решении Великой Мадемуазель, она разрыдалась и в отчаянии умчалась в Люксембургский дворец.

— Бедная Мадемуазель!

***

В приемной королевы Анжелика нашла мадам де Монтеспан, которая завершала свой туалет в окружении свиты. Луиза де Лавальер, стоя на коленях у ее ног, закалывала булавки. Тем временем сама Атенаис, в платье из алого бархата, расшитом золотом и серебром, с многочисленными драгоценными камнями, тщательно следила, чтобы длинный белый шелковый шарф был задрапирован должным образом.

— Нет, не так! Вот так. Помогите же мне, Луиза. Только вы можете справиться с этим шелком. Такой скользкий. Но он просто чудо, не правда ли?

Анжелика замерла в крайнем изумлении. Луиза де Лавальер безропотно выполняла обязанности камеристки, проверяя в высоком зеркале расположение банта и драпировки.

— Вот, мне кажется, что именно так… Браво, Луиза, вы сделали то, что нужно. Ах! Когда речь идет о парадном туалете, я просто не могу без вас обойтись. Ведь король ужасно требовательный. А у вас пальчики феи. Что не удивительно, вы же служили у дам с отменным вкусом, это они вам его привили. Мадам де Лорен и мадам д’Орлеан. Что вы об этом думаете, мадам дю Плесси, вы ведь смотрите на нас во все глаза?

— Мне кажется, замечательно, — пробормотала Анжелика.

Едва она вошла, на нее с лаем набросилась одна из маленьких собачек королевы и Анжелика пыталась отогнать ее ногой.

— Ей не нравится ваше черное платье, — заметила Атенаис, со всех сторон разглядывая себя в зеркале. — Как жаль, что вы вынуждены носить траур. Он вам не идет. Луиза, а вы как считаете?

Лавальер, снова стоя на коленях перед соперницей, подняла на Анжелику бледно-голубые, словно выцветшие глаза на исхудавшем лице.

— Мадам дю Плесси еще красивее в черном, — шепотом ответила она.

— Может быть, красивее, чем я в красном?

Луиза де Лавальер промолчала.

— Отвечайте же! — закричала Атенаис, и ее глаза потемнели, как море перед бурей. — Признавайтесь, красное мне не подходит?

— Вам больше идет голубой.

— Круглая дура, вы не могли сказать раньше? Снимите с меня это… Дезёйе, Папи, помогите разоблачиться, Катрин, бегите за атласным платьем, которое я ношу с бриллиантами.

Мадам де Монтеспан освобождалась от своих юбок, криками перекрывая собачий лай, когда вошел Людовик XIV в полном парадном облачении, но без огромной мантии с королевскими лилиями, которую надевал в последний момент. Он шел от ее величества в сопровождении Бонтана.

Монарх слегка нахмурился:

— Как, вы еще не готовы, мадам? Поспешите. Польский король не замедлит с прибытием. А вы должны находиться рядом со мной!

Мадам де Монтеспан смотрела на него с негодующим изумлением. Она не привыкла к такому жесткому обращению своего венценосного любовника. Но у Людовика XIV было мрачное настроение. Горе, которое он причинил кузине, Великой Мадемуазель, терзало короля, и бурные объяснения фаворитки, восклицавшей, что она измучилась в поисках подходящего платья, не смягчили его.

— Вам следовало позаботиться об этом заранее…

— Я не могла предположить, что вашему величеству не понравится красное платье! О! Как это несправедливо!

Ее крики смешались с непрерывным лаем все еще взбешенной собачки. Но королю даже не потребовалось повышать голос, чтобы перекрыть шум:

— Не начинайте! На это нет времени… Кстати, пока я не забыл, предупреждаю вас, что завтра мы едем в Фонтенбло. Извольте собраться вовремя.

— А я, сир, — спросила мадемуазель де Лавальер, — я тоже должна готовиться к поездке в Фонтенбло?

Людовик XIV бросил хмурый взгляд на истощенную фигурку бывшей любовницы.

— Нет, — ответил он резко, — в этом нет необходимости.

— Но что же мне тогда делать? — простонала она.

— Оставайтесь в Версале… Или лучше отправляйтесь в Сен-Жермен.

Мадемуазель де Лавальер в слезах упала на банкетку:

— Одна? В полном одиночестве?

Король схватил досаждавшую ему собачонку и бросил ей на колени:

— Вот вам компания. С вас и этого хватит!

Не здороваясь, он прошел мимо Анжелики. Потом, передумав, обернулся и сухо спросил:

— Вы ездили вчера в Сюрен?

— Нет, сир, — ответила она таким же тоном.

— А куда?

— На Сен-Жерменскую ярмарку.

— Зачем?

— Поесть вафель.

Король покраснел до самого парика. Он устремился в соседнюю комнату, резко захлопнув за собой дверь. Бонтан незаметно придержал ее. Мадам де Монтеспан в сопровождении фрейлин ушла через другую дверь на поиски туалета из голубого атласа.

Анжелика приблизилась к тихо плачущей мадемуазель де Лавальер.

— Зачем вы позволяете себя мучить? Почему терпите такое унижение? Мадам де Монтеспан играет с вами, как кошка с мышью, а ваша покорность только распаляет ее жестокие наклонности.

Бедняжка подняла на нее полные слез глаза.

— Вы тоже меня предали, — сказала она прерывающимся голосом.

— Я никогда не клялась вам в верности, — с грустью ответила Анжелика. — И никогда не называла себя вашим другом. Но вы ошибаетесь. Я вас не предавала, и в моем совете нет расчета. Покиньте двор. Достойно удалитесь. Зачем добровольно становиться посмешищем для бессердечных людей?

Изможденное лицо Лавальер на мгновение словно озарилось внутренним светом и преобразилось.

— Мое падение происходило у всех на виду, мадам. Несомненно, господь желает, чтобы и мое искупление было публичным.

— Месье Боссюэ считает вас истинно раскаявшейся. Неужели вы думаете, что Богу нужны такие терзания? Вы теряете свое здоровье и подрываете нервы.

— Несмотря на мои частые просьбы, его величество не разрешает мне отправиться в монастырь.

Она бросила страдальческий взгляд на дверь, которую только что яростно захлопнул король.

— Возможно, он все еще любит меня? — едва слышно прошептала она. — Может быть, он еще вернется?

Анжелика только слегка пожала плечами.

Вошел паж и склонился перед ней:

— Соблаговолите следовать за мной, мадам. Его величество требует вас.

***

Между королевской спальней и залом Совета находилась комната для париков. Там редко бывали женщины.

Месье Бине с подмастерьями помогал Людовику XIV выбрать в застекленных шкафах, стоявших вокруг, один из множества хранившихся здесь париков, которые различались по форме и предназначались как для мессы, так и для охоты, приема послов или прогулки по парку. На некотором расстоянии друг от друга стояли лепные головы для примерки или внесения изменений.

В тот день Бине настаивал, чтобы его августейший клиент надел так называемый «королевский» парик с высокой величественной шевелюрой, которая больше подходила статуям, чем живым людям.

— Нет, — возразил его величество. — Оставим его для очень важных событий, например для приема капризного персидского посла.

Людовик XIV взглянул на Анжелику, присевшую в реверансе.

— Подойдите, мадам. Вы ведь были вчера в Сюрене, не так ли?

Монарх вновь обрел учтивость и присущие ему по-актерски вкрадчивые манеры. Но чтобы успокоить рассерженную Анжелику, этого было недостаточно.

Бине, законодатель придворной моды, отошел вместе с помощниками в самый дальний конец комнаты и погрузился в трудные поиски подходящего парика.

— Объясните причины вашей дерзости, — сказал Людовик вполголоса. — Я не узнаю одну из самых любезных дам нашего Двора.

— А узнаю ли я самого галантного в мире монарха?

— Мне нравится, как блестят от гнева ваши глаза и вздрагивает носик. Вы правы, я действительно был немного резок.

— Вы были… отвратительны. По правде говоря, не хватало только присутствия ее величества, чтобы вы выглядели как петух, верховодящий на птичьем дворе.

— Мадам!.. Вы разговариваете с королем!

— Нет. С мужчиной, который играет сердцами женщин.

— Каких женщин?

— Мадемуазель де Лавальер… Мадам де Монтеспан… Моим… Всех.

— Игра, в которой вы меня обвиняете, слишком иллюзорна. Что известно о женском сердце? У Лавальер его слишком много. У мадам де Монтеспан — нет вовсе… У вас… Если бы я только мог быть уверен, что играю вашим сердцем… Но оно недосягаемо.

Упрямо опустив голову, Анжелика ждала вспышку королевского гнева, после которой она навсегда распрощается с Версалем.

— Плоха та голова, что не умеет склониться, — сказал Людовик XIV.

Анжелика подняла на суверена глаза. Грусть, звучавшая в его голосе, привела ее в замешательство.

— Сегодня все наперекосяк, — продолжил он. — Отчаяние Мадемуазель, когда я сообщил ей о вынужденном решении по поводу ее брака, опечалило меня. Мне кажется, она испытывает к вам дружеские чувства. Поезжайте ее утешить.

— А месье де Лозен?

— Я еще не знаю, как это воспринял бедный Пегилен. Подозреваю, он тоже в ужасном отчаянии. Разочарование будет жестоким. Но я сумею его вознаградить. Вы виделись с Бахтиари-беем?

— Да, сир, — смиренно ответила Анжелика.

— И как продвигаются наши дела?

— Мне кажется, мы на верном пути.

Дверь вдруг с грохотом распахнулась, и появился Лозен с выпученными глазами и в парике набекрень.

— Сир, — порывисто начал он, не извинившись за неуместное вторжение, — я пришел спросить у вашего величества, чем я заслужил такое бесчестье?

— Ну-ну, друг мой, успокойтесь, — мягко отвечал Людовик. Он понимал, что гнев фаворита оправдан.

— Нет, сир, нет, я не могу смириться с таким унижением!

С безумным видом он вытащил из ножен шпагу и протянул королю.

— Вы лишили меня чести, так возьмите же и мою жизнь… заберите… Я так больше не могу… Я ненавижу такую жизнь!

— Опомнитесь, граф!

— Нет, нет, все кончено! Повторяю, возьмите мою жизнь. Убейте меня, сир, убейте!

— Пегилен, понимаю, как сильно вы огорчены, но я вас вознагражу: я вознесу вас так высоко, что вы перестанете сожалеть о союзе, который я вынужден запретить.

— Мне не нужны ваши подарки, сир… Я ничего не приму от государя, отрекшегося от своих слов.

— Месье де Лозен! — гневно воскликнул король и его голос задрожал, словно острие шпаги.

Анжелика невольно вскрикнула. Лозен заметил женщину и обратил свой гнев на нее.

— А, и вы здесь, глупая бестолковая дуреха! Куда это вы вчера опять умчались, несчастная потаскуха, хотя я просил вас следить за происками принца и его сына?

— Довольно, граф! — с достоинством прервал его Людовик ледяным тоном. — Уйдите сейчас же. Я прощаю вашу выходку, но желаю видеть вас при дворе только смирившимся и покорным.

— Покорным! Ха-ха-ха! — издевательски расхохотался Лозен. — Покорным! Вот ваше любимое слово, сир. Вам нужны только рабы… Когда в силу какой-то фантазии вы позволяете им немного приподнять голову, они должны быть готовы вновь тотчас опустить ее и смешаться с пылью, как только ваша прихоть закончится… Я прошу ваше величество разрешить мне удалиться. Я рад был служить вам, но я никогда не буду пресмыкаться!

И Лозен вышел, даже не подумав поклониться.

Король холодно посмотрел на Анжелику.

— Могу ли я покинуть вас, сир? — спросила молодая женщина, чувствуя себя неловко.

Людовик XIV кивнул.

— …И не забудьте: как только вернетесь в Париж, сразу же отправляйтесь утешить Мадемуазель.

— Непременно, сир.

Король подошел к высокому зеркалу-псише^[1] в раме из позолоченной бронзы.

— Если бы сейчас стоял август, месье Бине, я бы сказал, что собирается гроза…

— Сущая правда, сир.

— Но, к сожалению, сейчас не август, — вздохнул монарх. — Так на чем вы остановили свой выбор, месье Бине?

— Вот достойный парик: довольно высокий, но два ряда локонов вдоль пробора расположены сбоку, а не наверху. Я называю его «посольским».

— Превосходный. Вы всегда улавливаете суть дела, месье Бине.

— Мадам дю Плесси-Бельер часто хвалила меня за это… Соблаговолите слегка наклонить голову, чтобы я мог как следует надеть парик.

— Я припоминаю. Именно через мадам дю Плесси вы поступили ко мне на службу… Она рекомендовала мне вас. Полагаю, она давно вас знает?

— Да, очень давно, сир.

Король посмотрел на себя в зеркало.

— И что вы думаете?

— Только она достойна вашего величества, сир.

— Вы плохо меня поняли, месье. Я имел в виду прическу.

— Я тоже, сир, — потупясь, ответил Бине.