Анжелика и Король. Глава 5 (в редакции «Друзей Анжелики»)

На следующее утро в десять часов Анжелика все еще беспробудно спала, когда в дверь осторожно постучали.

— Мадам, вас хотят видеть.

— Оставьте меня! — вскричала она.

Анжелика снова мгновенно провалилась в вожделенный сон, такой же беспокойный и сбивчивый, как рысь лошади мэтра Савари. Однако ей все же пришлось открыть глаза: Жавотта настойчиво тормошила ее с взволнованным выражением лица.

— Мадам, там два офицера. Они требуют, чтобы вы приняли их «незамедлительно», — так они мне сказали.

— Они подождут… пока я проснусь.

— Мадам, — дрожащим голосом произнесла служанка. — Я боюсь. Похоже на то, что эти мужчины пришли вас арестовать.

— Арестовать? Меня?

— Да. Они выставили стражу у всех дверей и приказали подать ваш экипаж.

Анжелика поднялась, пытаясь собраться с мыслями. Чего они от нее хотят? Прошло то время, когда это могла быть одна из злых шуток Филиппа. Не более двух дней минуло с тех пор, как его величество предоставил ей право сидеть в его присутствии. Не было причин для тревоги.

Она торопливо оделась и вышла к офицерам, скрывая зевоту. Жавотта не ошиблась, узнав в них королевских полицейских. Ей вручили конверт. Дрожащей от волнения рукой она сломала восковой оттиск. Официальным слогом ей предписывалось следовать за подателем сего приказа. Внизу листа стояла королевская печать, не оставляющая никаких сомнений, что это ордер на арест. Молодая женщина тотчас осознала всю серьезность происходящего. У Анжелики возникла мысль, что она стала жертвой интриги, и имя короля использовали с целью навредить ей как можно сильнее.

— Кто вручил вам письмо и отдал распоряжения на мой счет?

— Наше начальство, мадам.

— И что мне следует делать?

— Следовать за нами, мадам.

Анжелика повернулась к слугам, которые собрались вокруг нее, взволнованно переговариваясь. Она приказала Мальбрану-Удар-Шпагой, дворецкому Роже и еще трем лакеям седлать лошадей и сопровождать ее. Таким образом, если вдруг кто-то попытается заманить ее в ловушку, у нее будет эскорт для защиты.

Ее прервал старший из офицеров:

— Простите, мадам, но я должен отвезти вас одну. Приказ короля.

Сердце Анжелики бешено заколотилось.

— Я арестована?

— Не знаю, мадам. Все, что я могу сказать, так это то, что у меня распоряжение доставить вас в Сен-Манде^[1].

Погруженная в мучительные раздумья, маркиза села в экипаж. Сен-Манде?.. Что это за место — Сен-Манде?.. Быть может, монастырь, куда ее заточят без суда и следствия? Но на каком основании? Она никогда не узнает! Что будет с Флоримоном?

 Сен-Манде?.. Не там ли бывший суперинтендант финансов, знаменитый Фуке, построил один из своих увеселительных^[2] дворцов?..

Она облегченно вздохнула, припомнив, что сразу после ареста Фуке король пожаловал все поместья заключенного его преемнику Кольберу. Да, несомненно, за подобной историей может стоять только Кольбер. Конечно, довольно странный способ пригласить даму к себе в загородный дом. И она решила обязательно высказать ему, хоть он и министр, всё, что думает по этому поводу.

Но ее вновь охватила тревога. В своем окружении она видела немало внезапных и необъяснимых арестов. Иногда, спустя время, люди возвращались с улыбкой на губах и все как будто налаживалось, а тем временем их имущество оказывалось опечатанным, бумаги перерытыми во время обысков. Анжелике пришло на ум, что она ничего не сделала, чтобы обезопасить свое состояние.

«Это послужит мне уроком, — подумала она. — Если я благополучно выберусь из создавшегося положения, то впредь стану более осторожной и скрытной в делах».

Карета, основательно помесив грязь парижских улиц, выбралась на подмороженную дорогу предместья и покатила быстрее. Голые обледеневшие дубы на обочинах подсказывали, что они въезжают в Венсенский лес.

Наконец справа показался фасад бывшей резиденции Фуке, не такой помпезной как Во-ле-Виконт^[3], но чья «неприличная» роскошь стала одним из пунктов обвинения против знаменитого финансиста, который теперь гнил в застенках Пьемонтской крепости.

Несмотря на зимний холод, во дворе замка полным ходом велись строительные работы. Все вокруг было перевернуто и перекопано. Балки и куски штукатурки громоздились у стен, в которых то тут, то там зияли дыры с торчащими из них обломками свинцовых труб. Анжелике пришлось приподнять юбки, чтобы перебраться через них ко входу. Смотритель подал ей руку, помогая преодолеть препятствие.

— Какого дьявола, мессир Кольбер сносит свой дом? — спросила она его.

— Мессир Кольбер намеревается выручить с продажи этих свинцовых труб тысячи ливров, — ответил смотритель.

— Мадам маркизе запрещено разговаривать, — перебил их офицер.

— В разговорах о водопроводе нет ничего крамольного, — запротестовала Анжелика, отказываясь серьезно воспринимать происходящее. Теперь, когда ей предстояло объясняться с Кольбером, она снова успокоилась.

Внутри замка тоже повсюду велись разрушительные работы. Строители сдирали с потолка лепнину и алебастровые орнаменты, выполненные артелью мастеров великого художника Лебрена^[4].

Анжелику возмутил подобный вандализм, но она решила не высказывать свое мнение вслух. У нее и так забот полон рот. Прежде всего следовало сохранять самообладание.

Полностью восстановив самоконтроль и окончательно успокоившись, Анжелика вошла в уже перестроенное крыло замка, где нынешний министр финансов расположил своих чиновников. Новых хозяев не устраивала «бесстыдная роскошь» Фуке, приговоренного к пожизненному заключению, поэтому позолота и мраморные интерьеры бесследно исчезли, от них остались лишь стены из плохо обожженного кирпича.

В конце длинного коридора, убранство которого скорее подошло бы приемной для нищих, на грубо сколоченных скамьях теснился весь цвет французского дворянства. Всемогущий Кольбер превратил Сен-Манде в свою канцелярию, и всем просителям приходилось стоически ожидать на сквозняке.

Анжелика узнала мадам де Шуази, мадам де Гамаш, красавицу шотландку баронессу де Гордон-Хантли, состоящую в свите принцессы Генриетты, и молодого Лавальера, который тут же притворился, что не замечает ее. Принц Конде, сидевший рядом с мессиром де Солиньяком, увидел Анжелику и устремился было ей навстречу, но Солиньяк удержал принца, шепнув что-то ему на ухо. Их высочество возразил в ответ. После долгих тихих препирательств Конде пришлось выдернуть рукав, за который его удерживал собеседник, и он учтиво направился к Анжелике, заметно прихрамывая, так как обстановка вокруг немало способствовала обострению его болей.

— Мадам маркизе не разрешено ни с кем разговаривать, да простит нас ваше высочество, — снова вмешались стражи Анжелики.

И чтобы избежать конфликта с Великим Конде, маркизу дю Плесси провели в меньшую по размеру прихожую, невзирая на возражения придворных, полагавших, что так она попадет к министру раньше них.

В вестибюле не было никого, кроме одного посетителя, которого она прежде никогда не видела при дворе. Он иностранец, решила Анжелика. Она дважды взглянула на мужчину, гадая, не перс ли он, о чем говорили очень смуглый цвет лица и блеск черных миндалевидных азиатских глаз. Насколько позволял судить плотно запахнутый широкий поношенный плащ, одет незнакомец был по-европейски. Однако красные кожаные сапоги с отворотами и отделкой из золотых пряжек, а также фетровая шапка с опушкой из белой овечьей шерсти подтверждали, что он иноземец. Анжелика также заметила, что мужчина носит шпагу.

Он поднялся и очень низко поклонился, не обратив внимания, что дама вошла в сопровождении стражи. На правильном французском, но с чересчур раскатистым «р», он предложил ей пройти вперед него. Ни за что на свете не желал бы он, чтобы столь «очаровательная» женщина прождала больше нескольких минут в этом мрачном месте. Когда он говорил, виднелся ряд великолепных зубов под тонкими, очень черными и длинными усами, кончики которых слегка опускались к уголкам губ. Во Франции уже давно не носили подобных усов, разве только пожилые господа из поколения барона де Сансе. Во всяком случае, Анжелика никогда раньше не видела таких впечатляющих усов, как у этого незнакомца. Пока он молчал, они придавали ему суровый и варварский вид. Молодая женщина была просто очарована ими. Всякий раз, стоило ее взгляду остановиться на нем, мужчина ослепительно улыбался, настаивая, чтобы она прошла к министру раньше него.

Старший офицер вмешался в разговор:

— Мадам, несомненно, чувствует себя весьма признательной вам, монсеньор, но не забывайте, король ждет вас в Версале. На вашем месте я бы, напротив, попросил мадам быть столь любезной, чтобы немного подождать.

Незнакомец, казалось, не расслышал, что ему говорили и продолжал дерзко улыбаться, не отрывая глаз от Анжелики, вынудив ее смутиться.

Невоспитанность офицера удивила ее гораздо меньше, чем почтение, которое он выказывал иностранному просителю. Кем бы он ни был, это был очень галантный мужчина.

После недавней реконструкции, устроенной владельцем дома, двери закрывались неплотно, и теперь Анжелика прислушивалась, пытаясь определить, кто находится в кабинете и долго ли он там пробудет. По приближающимся голосам она поняла, что аудиенция заканчивается.

— И не забывайте, мессир де Гурвиль^[5], вы будете тайным представителем французского короля в Португалии, и что положение обязывает, — в заключение произнес месье Кольбер.

«Гурвиль, — припомнила Анжелика, — не он ли был сообщником осужденного Фуке? А я думала, что он в бегах и даже заочно приговорен к смертной казни».

Дворянин в черной маске появился на пороге, любезно сопровождаемый самим министром. Проходя мимо Анжелики, он слегка поклонился ей.

Кольбер нахмурился. Некоторое время он стоял в нерешительности, раздумывая, кого пригласить первым. Но когда незнакомец сделал шаг в сторону, усмешка на лице главного финансиста стала еще более мрачной. Жестом он пригласил Анжелику войти, и резко захлопнул дверь перед двумя ее конвоирами.

Указав молодой женщине на кресло, министр уселся напротив и погрузился в давящее молчание. Его нахмуренные брови и ледяное выражение лица напомнили Анжелике прозвище, которое дала ему мадам де Севинье: «Север». Это заставило ее улыбнуться.

Кольбер вздрогнул в ответ, будто беспечность маркизы дю Плесси вывела его из себя.

— Мадам, потрудитесь объяснить, зачем вы вчера нанесли визит послу Персии, его превосходительству Бахтиари-бею?

— Кто вам сообщил об этом?

— Король!

Он взял со стола письмо и принялся с раздражением вертеть его в руках.

— Утром я получил приказ короля немедленно вызвать вас сюда и выслушать ваши объяснения.

— У его величества способные шпионы!

— Им за то и платят, — проворчал Кольбер. — Ну, что же вы ответите? Кто надоумил вас отправиться к представителю персидского шаха?

— Любопытство.

Кольбер снова недоверчиво хмыкнул.

— Давайте попытаемся понять друг друга, мадам. Дело очень серьезное. Отношения между этим непростым человеком и Францией в данный момент таковы, что любой посетитель персидского посла может рассматриваться как предатель.

— Какая глупость! Бахтиари-бей, по моему мнению, очень хочет приветствовать величайшего монарха в мире и полюбоваться красотами Версаля.

— А по-моему, он собирается уехать из Франции, даже не вручив своих верительных грамот…

— Он бы очень огорчился, если бы ему пришлось так поступить. Он страдает от отсутствия такта у всех этих грубиянов, которых вы к нему приставили: господ Торси, Сент-Амона и других…

— Вы слишком легкомысленно отзываетесь об опытных дипломатах. Полагаете, они не знают своих обязанностей?

— Они совершенно ничего не знают о Персии, это наверняка. А Бахтиари-бей показался мне человеком, искренне желающим выполнить свою почетную миссию.

— Тогда почему он отказывается от церемонии официального представления?

— Он считает, что ему не оказывают должного уважения… А поездки в карете со стражей по бокам кажутся его превосходительству оскорбительными.

— Но таков церемониал представления всех послов в нашем королевстве.

— А он так не желает!

— Чего же он желает?

— Проскакать верхом через весь Париж под дождем из лепестков роз, и чтобы все жители города склонялись при его приближении…

Главный финансист промолчал.

— В общем, месье Кольбер, все зависит только от вас.

— От меня?! — испугался министр. — Я ничего не смыслю в вопросах этикета!

— И я тоже. Но одно я знаю точно: нет такого этикета, которым нельзя бы было поступиться, дабы не упустить столь выгодный для Франции союз.

— Расскажите подробнее о вашем визите, — сказал Кольбер, нервным движением потирая шею.

Анжелика вкратце изложила подробности вчерашней феерической поездки, умолчав, однако, о мумиё. Министр слушал с мрачным видом и не улыбнулся даже когда она поведала о требовании его превосходительства повторить казнь колесованием, чтобы он мог получше ее рассмотреть.

— Он ничего не говорил вам о тайной стороне предстоящих переговоров?

— Ни слова. Он упомянул мимоходом, что наши мануфактуры никогда не смогут произвести такого тонкого шелка, как персидский… и о каких-то католических миссиях.

— А не шла ли речь о военном сотрудничестве с арабами или московитами?

Анжелика молча покачала головой. Кольбер погрузился в глубокую задумчивость. Он размышлял довольно продолжительное время, пока Анжелика снова не заговорила.

— Одним словом, — весело подытожила она. — Я оказала услугу, и вам, и королю.

— Не спешите! Вы проявили крайнюю недальновидность и неосторожность.

— Позвольте, месье! Я не служу в армии, чтобы спрашивать разрешения вышестоящего по званию на посещение интересных мне особ.

— Ошибаетесь, мадам. Скажу прямо, вы глубоко заблуждаетесь, если считаете, что можете поступать, как вам заблагорассудится. Помните, чем выше ваше положение, тем более осмотрительной вам следует быть. Мир великих полон подводных камней. Сегодня вы едва избежали ареста…

— Значит, я больше не арестована?

— Нет, мадам. Я возьму на себя ответственность и не задержу вас, пока не улажу все вопросы по этому делу с его величеством. А вы, тем временем, будьте любезны прибыть завтра в Версаль. Я полагаю, король захочет выслушать вас после некоторых необходимых уточнений. Я тоже там буду и объясню его величеству, что вы можете оказаться полезной в предстоящих переговорах с Бахтиари-беем.

Кольбер проводил маркизу дю Плесси до двери и сказал офицерам:

— Можете идти! Задача выполнена.

***

Анжелика так переволновалась от мысли, что ее вынужденный визит к всесильному министру закончился благополучно и офицеры удалились, что тут же в вестибюле бессильно опустилась на скамью. Она совсем не обратила внимания на то, что в приемной появился новый проситель, а иностранец отправился к Кольберу. Когда вскоре мужчина вернулся и увидел ее все так же сидящей на банкетке, он предложил ей на своем французском с раскатистым «р» отправиться вместе за наемной каретой. У него самого не было личного экипажа, чтобы добраться до Парижа. Ни о чем не думая, Анжелика бессознательно последовала за ним и, только увидев подъезжающую собственную карету, пришла в себя.

— Простите, месье. Это я, напротив, должна пригласить вас воспользоваться моим экипажем и доставить мне удовольствие вернуться в Париж в вашем обществе.

Незнакомец взглянул на вышитую серебром обивку и ливреи слуг и с жалостью улыбнулся.

— Бедняжка! — бросил он. — Знаете, а я намного богаче вас! У меня ничего нет, но я свободен.

Экипаж тронулся, и Анжелика подумала: «А он оригинал».

С невыразимым облегчением она вспоминала полные тревог события этого утра. Сейчас она могла себе признаться, что ей было очень страшно. Она знала, как много недоразумений не разрешаются так же легко. Тем не менее Анжелика выбросила из головы мрачные мысли и начала разговор с мужчиной, который оказался образованным человеком и был любезен по отношению к ней в то время, когда другие уже стали смотреть на нее, как на чумную.

— Могу ли я узнать ваше имя, месье? Не думаю, что встречала вас раньше при дворе.

— Но я там был… В тот день, когда его величество предложил вам табурет. Вы двигались с такой грацией и с таким чувством собственного достоинства, что ваша черная одежда казалась упреком всем остальным расфранченным попугаям.

— Упреком?

— Возможно, это не совсем подходящее слово. Но вы так выделялись из толпы, что мне хотелось крикнуть: «Нет, только не она! Заберите ее отсюда!»

— Слава богу, вы сдержались.

— Да, вы правы, — вздохнул он. — Я стараюсь постоянно напоминать себе, что нахожусь во Франции. Французы далеко не такие непосредственные, как представители других народов. Разум берет у них верх над чувствами.

— Откуда вы сами?

— Я князь Ракоци^[6], и моя родина — Венгрия.

Анжелика вежливо кивнула головой. Она подумала, что при случае спросит у мэтра Савари, который много путешествовал, где находится Венгрия. Хотя бы так он отблагодарит ее за все неприятности, в которые втянул из-за своего проклятого мумиё.

Князь рассказал ей, что несмотря на высокое происхождение, ему пришлось оставить все имущество и посвятить себя своему народу, положение которого удручало. Он поднял восстание, чтобы сместить короля Венгрии, нашедшего пристанище у германского императора.

«Значит, эта страна находится в Европе», — заключила Анжелика.

— Таким образом, на какое-то время Венгрия стала республикой, но потом восстание подавили. Это было ужасно! Меня сдали мои же повстанцы за кусок хлеба. Но мне удалось бежать и скрыться в монастыре. Потом я пересек границу, меня преследовали повсюду. И вот я добрался до Франции, где нашел теплый прием.

— Я рада за вас. Где же вы живете?

— Нигде, мадам. Я странствую, как и мои предки когда-то, и с нетерпением жду момента, когда смогу вернуться на родину, в Венгрию.

—  Но ведь там вам грозит смерть?

— Я все равно вернусь в Венгрию, как только получу помощь от вашего короля. Мне нужна его поддержка, чтобы разжечь новое восстание в своей стране. В душе я революционер!

Анжелика смотрела на него округлившимися глазами. Впервые она видела революционера из плоти и крови. Вернее, из костей. Страсть к анархии не располагала к полноте. Но его взгляд излучал такой мистический свет и жизненную силу, что насмешливые и жалостливые слова замирали на устах. Этот беглый бунтарь выглядел по-своему довольным своей участью.

— А почему вы думаете, что наш король окажет вам помощь для того, чтобы свергнуть другого короля? Ведь монархи страшно боятся мятежей!

— В своем государстве — вероятно. Но в других странах революционер — весьма полезная пешка, которой можно иногда сделать удачный ход вперед. И это дает мне большую надежду.

Анжелика задумалась.

— Говорят, когда-то Ришелье поддерживал Кромвеля французскими деньгами и он в немалой степени ответственен за то, что Яков Английский^[7] лишился головы… хотя тот и приходился кузеном королю Франции, — заметила она.

— Я не силен в английской истории, — улыбнулся иностранец. — Но знаю, что в Англии вновь восстановлена монархия, и у них пока еще нет людей, способных совершить революцию. Как и во Франции. Но мы, венгры, наследники множества свободолюбивых народов, и мы свободны.

— Но и мы во Франции, мы тоже свободны, — возразила Анжелика.

Тут венгр разразился таким громким хохотом, что кучер притормозил и обернулся. Затем тряхнул головой и быстрее погнал упряжку. Он считал мадам маркизу хорошим человеком, но в ее окружении появлялись все более странные личности.

Перестав смеяться, Ракоци воскликнул:

— Не вас ли только что под стражей привозили к министру полицейского королевства? И это вы называете свободой?

— Это недоразумение, — запротестовала Анжелика. — Ведь вы сами видели, как меня освободили от полицейского надзора.

— Да, но это еще хуже, они остались за вашей спиной, и вы никогда от них не избавитесь. Остается только работать с ними или на них. То есть продать свою свободу и душу. Если хотите избежать такой судьбы, вам нужно уехать.

Молодую женщину начал раздражать этот экзальтированный спор.

— Уехать? Вот это мысль! Я достигла очень высокого положения, и уверяю, чувствую себя здесь очень хорошо!

— Ненадолго, поверьте мне. Не с вашей натурой.

— Моя натура? Что же в ней особенного?

— Вы подобны ангелу мести, которого нельзя подчинить чужой воле. Ангелу, держащему в руке меч правосудия и не способному на уступки. Ваши глаза пронизывают человека насквозь. Под вашим взглядом люди чувствуют себя обнаженными. Даже самая глубокая темница не способна погасить этот свет. Остерегайтесь!

— В ваших словах есть доля истины, — кивнула Анжелика с грустной улыбкой. — Я очень бескомпромиссна и я это знаю. Но не бойтесь за меня. Ошибки молодости дорого обошлись мне и научили быть осторожной.

— Научили быть рабыней, вы это хотели сказать?

— Вы бросаетесь в крайность, месье. Если хотите знать мою точку зрения, то на земле вообще нет ни одного совершенного государства и во всех странах есть обездоленные, положению которых не позавидуешь. Вы говорите, как апостол, проповедующий новую веру. Такие всегда заканчивают жизнь на кресте. А это совсем не для меня!

— Апостол должен быть холост или, по крайней мере, отринуть родственные узы. А я же, напротив, хотел бы основать семью, но будучи свободным! С тех пор как увидел вас, я думаю только об этом. Выходите за меня замуж, и мы сбежим отсюда вместе! 

Анжелика применила извечную женскую уловку, всегда помогавшую выйти из затруднительного или щекотливого положения, — она рассмеялась и переменила тему разговора.

 — Посмотрите, месье, на тех людей впереди! — воскликнула она. — Что они собираются делать?

Они уже въехали в Париж и на одной из узких улочек квартала Сен-Поль живописное шествие преградило им путь. Толпа нищих оборванцев, очевидно нанятых для шумихи за несколько су, следовала за отрядом стражи, который только что остановился на маленькой площади. Они соорудили в центре некое подобие виселицы, на которой уже болталось соломенное пугало с большим белым плакатом на груди. Сержант — глава местной полиции и судебный пристав представляли официальную сторону церемонии. Как только чучело закачалось на веревке, два барабана раскатились громовой дробью и толпа заревела на разные голоса:

— Сжечь взяточников!

— Смерть угнетателям народа!

— Прямо-таки революционная картина, — прошептал венгр, сверкая глазами.

— Тут вы не совсем правы, месье, — заметила маркиза, испытывая радость от осознания собственного превосходства. — Люди аплодируют акту правосудия короля. Они казнят чучело. Так поступают, когда преступник приговорен к смерти, но скрылся за границей.

Анжелика высунула голову из окна кареты, чтобы рассмотреть, кого символизирует пугало. Славный буржуа, очень довольный происходящим, объяснил ей, что вешают мессира графа Эро де Гурвиля — сборщика податей в провинции Гиень, осужденного за хищения и растраты государственных средств, бывшего сообщника Фуке, чьи беззакония недавно стали достоянием общественности. Этого ждали так долго! Но пусть знают, что все, кто злоупотребляют доверчивостью налогоплательщиков, получат по заслугам!

Карета пробилась сквозь толпу и покатила дальше. Маркиза погрузилась в размышления, как и ее спутник, которого это зрелище заставило глубоко задуматься.

— Несчастный, — вздохнул наконец венгр, — бедная жертва тирании, осужденный навечно жить вдали от родины, куда он не может вернуться, не подвергая себя опасности быть повешенным. Увы, такие отверженные скитаются по всей земле, за исключением своей страны, куда дорогу им преграждает палка монарха-деспота.

— Которую они, без сомнения, заслужили! Не принимайте близко к сердцу ни судьбу месье Гурвиля, ни суровость короля. Мне доподлинно известно, этот приговоренный прекрасно себя чувствует, находится во Франции и даже состоит на тайной службе у его величества. Одним словом, это тот самый человек в маске, вышедший сегодня утром из кабинета министра Кольбера.

Ракоци нервно схватил ее за запястье, ярко сверкнув глазами.

— Вы в этом уверены?

— Совершенно!

Лицо венгра засияло улыбкой.

— Вот потому ваш король и заплатит мне, революционеру, за борьбу против другого короля, — с уверенностью победителя заявил он. — Потому что он двуличен. Он подсовывает бестолковой толпе чучело преступника, а сам содержит его на тайной службе. Он подписывает мирный договор с Голландией, а затем делает все, чтобы Англия начала войну с голландцами. Он ведет переговоры с Португалией, чтобы ударить в спину Испании, с которой у него заключен союз. И я, Ракоци, нужен ему для того, чтобы ослабить императора Священной Римской Империи, что не мешает ему оказывать поддержку этому самому императору при Сен-Готарде в борьбе против турок, чтобы в свою очередь договариваться с ними же о праве на подушную подать^[8]. Это величайший король, очень скрытный и очень ловкий. Его никто не знает по-настоящему. Он всех вас сделает бездушными марионетками.

Анжелика потуже затянула воротник плаща. От речей неистового венгра ее бросало то в жар, то в холод. Она зачарованно внимала его словам, взволнованная до кончиков ногтей.

— Слушая вас, я не могу понять, ненавидите вы его или восхищаетесь им?!

— Я ненавижу его власть, но восхищаюсь им как человеком. Он величайший из правителей, но я благодарю Бога, что он не мой правитель. Ибо еще не родился человек, способный сбросить его с трона.

— У вас очень своеобразный образ мыслей. Вы напоминаете мне бездельника с Сен-Жерменской ярмарки, пришедшего поиграть в кегли с головами королей^[9].

Венгерский князь совсем не обиделся на такое сравнение и снова рассмеялся.

— Мне нравится веселый дух французов. Когда я прогуливаюсь по парижским улицам, меня удивляет, как жизнерадостны все, кого я встречаю. В Париже нет ремесленника, который не напевал бы песню или не насвистывал мелодию, работая в своей мастерской. Мне сказали, что это им помогает забыть о своих несчастьях. А вот лица за окнами карет не так веселы. Почему? Неужели аристократы не имеют права петь, чтобы отрешиться от бед?..

Экипаж остановился у ворот особняка Ботрейи, и Анжелика раздумывала, как ей расстаться с венгром, чтобы не обидеть его. Князь ловко спрыгнул на землю и подал ей руку, помогая спуститься:

— Вот и ваш отель. А у меня был дворец.

— Вы не жалеете о нем?

— Только когда человек не привязан к земным благам, он по-настоящему начинает ценить радости жизни. Мадам, не забудьте о моей просьбе.

— Какой именно?

— Выходите за меня замуж.

— Вы шутите?

— Нет. Вы считаете меня безумцем, ибо не встречали раньше страстных и искренних людей. Страсть всей жизни может зародиться за одну секунду. Почему же нельзя сразу в ней признаться? Но французы хранят свои чувства, как и своих жен, в стальных корсетах. Пойдемте со мной, и я освобожу вас!

— Нет-нет. Я дорожу своим корсетом, — смеясь, ответила Анжелика. — А теперь прощайте, месье. Вы заставляете меня говорить глупости.