Глава 4
Онорина уютно устроилась в кровати рядом с котом и своей шкатулкой с сокровищами. В просторном и хорошо проветриеваемом твиндеке, где во время их путешествия в Америку размещались протестанты из Ла-Рошели, устроили что-то вроде детской. Среди мягких перин, подушек и меховых шкур дети и Иоланда чувствовали себя, словно короли. Полог, который днем поднимали, отделял их от места, где расположились королевские невесты под присмотром Дельфины дю Розуа. На другом краю обосновались три духовника, взятые на борт в Тидмагуше, два францисканца[1] господина де Вовенара и ораторианец[2] шевалье де Гранривьера — магистр Кантен. Естественно, Адемар при первой же возможности нашел себе место по соседству, поселившись в темном уголке возле орудий. Он сложил там жалкие пожитки, которые сопровождали его с тех самых пор, как он отбыл в составе военного похода в Верхнем Кеннебеке, прошли с ним Порт-Ройал и Бостон, где он стал пленником англичан, пока те, вконец измучившись с таким неожиданным представителем французской армии, не отправили его в края более созвучные его собственным желаниям.
Сейчас он учил маленького Керубино играть на дудочке, краешком глаза посматривая на Иоланду, которая энергично расчесывала довольно густую шевелюру, спрятанную днем под чепец из белой плотной ткани.
Королевские невесты, стоя на коленях прямо на полу, набожно шептали слова молитвы. Затем, перекрестившись, они поднялись и принялись готовить скромные ложа ко сну.
Онорина перебирала свои сокровища: морские ракушки, камешки, сухие цветы, золотая погремушка, которую ей подарили, когда она была совсем маленькой, перстень, преподнесенный Жоффреем в первые дни их пребывания на американском побережье, и многое другое…
Она бормотала себе под нос:
— Я покажу их в Квебеке, но только тем, кто будет добрым со мной.
Можно было подумать, что мрачные наблюдения интенданта Карлона пробудили в ее маленькой голове мысли, в которых она даже не отдавала себе отчет, и сейчас девочка строила планы.
— А остальных я убью!
Анжелика с трудом сдержала улыбку. Давно она не слышала от Онорины подобного решительного заявления.
Должно быть, путешествие в Квебек и постепенно установившаяся на корабле едва уловимая французская атмосфера, навеяли малышке воспоминания о детстве, когда она совсем крошкой жила с матерью в Ла-Рошели и ее повсюду преследовало смутное ощущение необъяснимой опасности. Тогда она брала в руки палку и с криком: «Я убью тебя!» — бежала за тем, кто вызывал у нее тревогу. Однажды она захотела «убить» некоего Бомье, католика, заявившегося в дом мэтра Берна с явным намерением затеять ссору с протестантами под их же крышей.
Пока Онорина бережно складывала сокровища обратно в сундучок, Анжелика ласково потрепала ее за пухленькую щечку. Девочка строптиво покачала головой. В те моменты, когда она была чем-то занята, такие проявления нежности ей докучали.
— А у меня тоже была шкатулка с сокровищами, — сказала Анжелика.
— Правда? — заинтересованно спросила Онорина.
Она положила сундучок рядом и скользнула под одеяло, готовая погрузиться в сон.
— А что у тебя там лежало?
— Я уже не очень хорошо помню… Там было… Перо… Да, гусиное перо, которым один парижский поэт писал памфлеты, а ещё нож, египетский кинжал…
— А у меня нет ножа, — пожаловалась Онорина, резко открыв глаза. — Но скоро он у меня обязательно будет. Месье д’Арребу обещал мне его подарить… А где сейчас твоя шкатулка?
— Я не знаю.
Веки Онорины слипались, она сделала над собой последнее усилие и спросила:
— А… где сейчас тот поэт?..
Поцеловав заснувшую дочь и Керубино, Анжелика собиралась уже опустить полог, как вдруг Иоланда сказала вполголоса:
— Мадам, может, я сумею быть вам полезной? Я бы могла помогать вам раздеваться. Матушка говорила, чтобы вы располагали мной во всем, а вы совершенно ни о чем меня не просите.
— У тебя и так много забот с нашими дьяволятами.
— Пустяки. Я привыкла к работе и к детям. На корабле я бездельничаю. Возможно, вы боитесь, что я не умею обращаться с разными дамскими штучками? Да, вероятно, всё не так просто, но у меня проворные пальцы, и я быстро учусь, хоть и выгляжу не очень сообразительной.
— Кто тебе сказал такое? — возразила Анжелика с улыбкой.
Ей нравилась эта храбрая, цельная, немного грубовато скроенная девушка, но способная на самую настоящую и безграничную преданность, в чем Анжелика уже успела убедиться.
— Я знаю, что ты — достойная дочь Марселины-Красотки, не правда ли, Адемар? — обратилась она к солдату.
— Конечно, — с готовностью подтвердил он, — у этой девушки все получается не хуже, чем у ее матери.
— Кроме раковин, — возразила Иоланда, смущенно краснея, — я не умею их открывать так же быстро, как она.
— Вряд ли кто-нибудь сможет сравняться с Марселиной в ловкости.
— Я скучаю по ней, — призналась девушка. — Но ничего не поделаешь. Моя мать не смогла бы спокойно спать, отпустив вас, мадам, и Керубино в Квебек, если бы я не поехала тоже.
— Она — бесценный друг!
Анжелику растрогал тот факт, что ее судьба беспокоит великую Марселину наравне с судьбой Керубино.
— Да, я тоже очень скучаю по ней, — призналась она, — но мы снова увидимся весной, когда вернемся во Французский залив с осознанием, что завершили очень важное дело в Канаде. Не беспокойся о моем комфорте, Иоланда. Я бы хотела, чтобы ты занималась детьми, а не становилась горничной.
— Тогда возьмите одну из моих девушек, — предложила Дельфина дю Розуа, — Генриетту, например. Она очень деликатна. Она служила у одной знатной дамы, и поэтому хорошо разбирается во всех тонкостях женского туалета. Она всегда помогала одеваться мадам де Модрибур.
— Нет! Нет! — тут же отказалась Анжелика.
— Тогда, может быть, я сама? — робко спросила Дельфина. — Я приучена к такого рода занятиям и с удовольствием сделаю всё, что в моих силах.
— Нет! Нет! — вновь повторила Анжелика.
От одного упоминания мадам де Модрибур ее охватывала дрожь.
— Вы обе очень любезны, но пока я прекрасно справляюсь сама. А позже, в Квебеке, посмотрим. Иоланда, ослабь мне только слегка шнуровку сверху, на спине, а дальше я уже дотянусь.
Ночь выдалась очень темной, поэтому один из людей де Пейрака, мальтиец Энрико Энци, пришел проводить ее сквозь загроможденную палубу с фонарем в руке.
«…Да, и у меня была шкатулка с сокровищами, — рассеянно следуя за ним, вспоминала Анжелика, — где я ее оставила? Когда я могла потерять ее?»
Она попыталась вспомнить вещи, которые в ней хранились. То были следы прошлого, память о ее жизни во французском королевстве, и особенно, о пребывании во Дворе Чудес, на самом дне Парижа.
Там находилось перо памфлетиста, Грязного поэта — одного из ее любовников, повешенного на Гревской площади, кинжал Родогона-Египтянина, которым она убила Великого Кесаря…
Анжелика плотнее закуталась в плащ. Заморосил мелкий дождь, больше походивший на туман, сквозь который изредка проникал металлический свет луны.
Она заметила на юте Жоффрея, и сердце ее наполнилось радостью. Его силуэт, казавшийся из-за тумана более величественным и таинственным, чернел на фоне оловянно-серой темноты ночи.
Быть может, он всматривался в речную гладь. Беспокоил ли его тот корабль? Или он предвидел приближающееся сражение?
— У судна, которое следует за нами, враждебные намерения? — спросила она у Энрико. — Что говорят?
Мальтиец покачал головой.
— Совсем нет… Монсеньор считает, что речь идет о торговом корабле, который задержался из-за поломки или капризов природы. Нам нужно всего лишь подождать. Но в любом случае, он — один, и сила на нашей стороне.
Широким жестом он указал на флотилию, скрытую ночным мраком, присутствие которой, однако, угадывалось, благодаря эху голосов, перекликавшихся друг с другом, мерцанию красноватых сигнальных огней и светлым пятнам фонарей, пронизывающих темноту.
— Монсеньор приказал удвоить охрану и поручил капитанам оставаться на посту всю ночь и не сменяться вплоть до рассвета. Также он отправил людей обследовать берег.
Преодолев две лестницы, ведущие на верхнюю палубу, Энрико и Анжелика остановились перед резной дверью в центральный салон.
С обеих сторон ее обрамляли две скульптуры из черного дерева, изображающие мавров с глазами из белого агата, которые держали золоченые кованые светильники. Площадку перед салоном освещала пара ламп из матового венецианского стекла, в которых весело играло защищенное от ветра пламя восковых свечей. Огонь уже хорошо разгорелся и от него исходил яркий свет.
— Так что, мадам графиня, вы можете отдыхать, ничего не опасаясь, — добавил на прощанье Энрико. — Нам не впервой быть начеку из-за подозрительного судна. Мы привыкли наблюдать за чужими кораблями и всегда готовы защищаться.
Анжелика благодарно улыбнулась.
— Наверное, ты рад вновь отправиться в плавание, Энрико? Ведь водная стихия тебе больше по нраву, чем леса Вапассу.
Мальтиец живо ответил с истинно средиземноморской галантностью:
— Где бы я ни был, я счастлив, если нахожусь рядом с монсеньором Рескатором и вами, мадам графиня.
— А ты прекрасно говоришь комплименты, Энрико. Боюсь, в Квебеке у нас будет много хлопот с тобой и местными молоденькими девушками…
Энрико весело засмеялся в ответ и весьма довольный удалился прочь, освещая себе путь фонарем.
Анжелика уже собиралась войти в каюту, когда почувствовала, что за ней кто-то наблюдает. Непроизвольно подняв голову, она увидела фигуру Жоффрея, склонившегося к ней через перила капитанского мостика. Свет от луны, выглянувшей из-за туч, образовал вокруг его головы некое подобие ореола, из-за чего она не могла разглядеть черт его лица.
— Я услышал ваш смех, мадам, — сказал он. — С кем вы так любезно беседовали?
— С Энрико, вашим мальтийцем. Он меня успокаивал.
— Но почему вас нужно успокаивать, милая дама?
— Корабль…
— Это заблудившийся корабль, и мы его мало интересуем. Сейчас его куда больше заботит, как удержаться на плаву.
Чуть помолчав, он добавил:
— Наоборот, придет время, и я сам заинтересуюсь ним.
Анжелика ничего не ответила. Она стояла, обратив к нему лицо и зябко куталась в плащ. Сегодня вечером он сильно испугал ее, открыто заявив: «Я — колдун, которого когда-то сожгли на Гревской площади».
Она бы предпочла, чтобы прошлое оставалось тайной. Анжелика боялась проливать свет на темную сторону их жизни и особенно на то время, когда, покинутая всеми, в стремлении выжить, она упала на парижское дно, и смогла найти защиту и покровительство только у бандитов Двора Чудес. А Жоффрей исчез, он был изгнан, мертв и приговорен к бесчестью. Воспоминания о том периоде все еще причиняли боль. Сырой речной воздух Святого Лаврентия, пропитанный дымом костров, снова напомнил ей о Людовике XIV, осудившем когда-то Жоффрея де Пейрака. Король находился далеко, но сейчас она ощущала его присутствие даже в этих диких краях. Вскоре им вновь предстоит столкнуться с его могуществом, и Жоффрей после стольких лет решил противостоять монарху открыто. Будет ли решающим поединок, планы которого он так долго вынашивал?
До нее донесся горячо любимый, чуть приглушенный голос, звук которого мягко и нежно ласкал ее.
— Вы простудитесь, моя дорогая. Заходите в каюту и согрейтесь. Я скоро к вам присоединюсь.
В смежном салоне «Голдсборо» от небольшой жаровни на солидном кованом треножнике исходило приятное тепло. В глубине каюты за поднятым парчовым пологом виднелся альков с мягкой постелью, убранной шелковыми кружевными простынями и мехом. Это была удобная комната, со вкусом обставленная красивыми вещицами. Сквозь большие окна в нее проникал слабый свет сигнальных огней. Их неясное мерцание поблескивало на бронзовой и золотой отделке мебели и в роскошных переплетах книг, стоявших в шкафу из палисандрового дерева. Каждый раз, когда Анжелика оказывалась здесь, ее охватывало чувство покоя и безопасности.
Она бросила плащ на спинку кресла, подошла к алькову и начала раздеваться. Но практически сразу её охватило замешательство. Иоланда и Дельфина правы. Чтобы высвободиться из новых роскошных туалетов ей нужно обзавестись служанками, или же обладать гибкостью змеи, чтобы справляться с многочисленными крючками, и усердием муравья, чтобы избавиться от бесчисленных булавок, не пропустив ни одной. События сегодняшнего вечера очень утомили ее, поэтому ей пришлось оставить эту затею. Она села на край кровати и отстегнула чулки из лионского шелка. Анжелика сознательно отказалась от помощи исполнительных девушек, хотя она, конечно, не помешала бы. Где это видано, чтобы знатная дама сама занималась туалетом, не прибегая к услугам хотя бы одной служанки? Когда она жила в Отеле Веселой Науки, у нее была Марго, а позже, став маркизой дю Плесси-Бельер и находясь при королевском дворе, помимо Жавотты — той самой Жавотты, что вышла замуж за шоколадного фабриканта Давида Шайю — вокруг нее крутился целый рой девушек, которые из-за своей болтовни и легкомысленности зачастую заставляли ее терять огромное количество времени, но чье присутствие было необходимо, чтобы выглядеть неотразимо, затмевая соперниц под сводами Версаля. И в Квебеке вряд ли будет иначе. Анжелике придется соответствовать её высокому статусу. Как жаль, что она не смогла взять с собой Эльвиру или мадам Жонас. В их деликатности можно не сомневаться. Но они принадлежали к реформатской церкви, и для них самих — несчастных отважных женщин, живущих в постоянном страхе перед ссылкой на галеры или виселицей — воздух Новой Франции был слишком опасным.
Анжелика изловчилась, и ей удалось наконец расстегнуть еще несколько крючков на спине. Она тут же принялась вытаскивать булавки из пластрона, расшитого жемчугом, затем ослабила атласный корсаж с вставками из слоновой кости, освободив грудь и руки. Выбравшись из тесного панциря, Анжелика, подобно всем женщинам на свете, радостно выдохнула и стала с облегчением растирать тело. Ей придется заново привыкать к корсетам, но это пустяк. Она бы охотно вновь наслаждалась изысканными туалетами, если бы не нужда прибегать к чужой помощи, чтобы в них облачаться. Сегодня, ей пришел на выручку Жоффрей. Но не могла же она постоянно просить его о подобной услуге, хотя он и оказывал ее бесподобно. Нужно подыскать кого-то. А это означало, что придется столкнуться с еще одним испытанием: страхом обнаружить то, от чего она не в силах избавиться. Ее рука скользнула по гладкому и теплому обнаженному плечу и чуть ниже, на лопатке нащупала пальцами постыдный знак лилии — клеймо, которое когда-то выжег раскаленным железом королевский палач.
Отныне оно там навсегда. Как жаль! Теперь она не сможет носить слишком открытые платья, как те, в которых блистала в Версале и которые обнажали ее великолепные плечи и спину, вплоть до заветной ложбинки, позволявшей воображению дорисовать остальное: тонкую талию и плавные изгибы бедер, скрытые широкими юбками. А король провожал ее взглядом…
По мере того, как ее прежняя, давно забытая жизнь вступала в свои права, трудности подстерегали ее одна за одной. До конца ли осознавал Жоффрей, что значило для них путешествие в Квебек и к чему приведет их возвращение во Францию, на их запретную родину?
[1] Францисканцы (лат. Ordo Fratrum Minorum; «минориты», «меньшие братья») — католический нищенствующий монашеский орден, основан святым Франциском Ассизским близ Сполето в 1208 году с целью проповеди в народе апостольской бедности, аскетизма, любви к ближнему.
[2] Ораторианцы, Конфедерация ораторианцев святого Филиппа Нери (лат. Confoederatio Oratorii S. Philippi Nerii, C.O.) — католическое общество апостольской жизни, возникшее в 1558 году в Риме по инициативе святого Филиппа Нери.
