В некоторых французских изданиях старой версии первый и второй том выходили одной книгой. И эта глава следовала за последней главой первого тома и предваряла собой второй том.
***
Париж этой ночью полнится звуками капели. Снег на крышах и в желобах тает. Промокшая желтая луна вытирается о проходящие облака.
В ее медовом свете на Гревской площади раскачивается новый повешенный. Колокол Ратуши отсчитывает время, и в своей лавке колбасник с Гревской площади молится вместе с женой и детьми перед маленькой статуей Святой Девы, стоящей между двумя окороками.
Крысы грызут стены или проворно перебегают грязные улицы под ногами запоздавших прохожих, которые вскрикивают и хватаются за шпаги.
Плут Пион предлагает посветить буржуазной паре, которая, ежась от темноты, вышла из театра Бургундского отеля. Проводив их до дома на Королевской площади, он заработает несколько солей. Если, конечно, они не встретят по дороге какого-нибудь головореза из его банды. Увы, этим двоим! Бравые молодцы быстро и безболезненно лишат их кошельков и плащей, а затем, убравшись восвояси, дружно направятся на кладбище Невинных, куда их позвал Великий Кесарь, король нищих.
Великий Кесарь, Коротышка Ролен, в своем логове в предместье Сен-Мартен, готовится к встрече со своими вассалами. Идиот Бавотан, что возит его, устилает тачку дворянскими плащами, которые уличные грабители принесли со своих «прогулок». Заслуженный вор по прозвищу Копченый Старикашка предупреждает об одном деликатном вопросе, который надо уладить между двумя главарями нищих — Каламбреденом, который разместился в старинной Нельской башне, и Родогоном-Цыганом, царящем в предместье Сен-Дени. Каламбреден силен, потому что контролирует все парижские мосты, университетский район и набережные Сены, но Родогон страшен, потому что ему служат цыгане и гадалки.
Ужасный Гнилой Жан возвращается с уличной охоты, прижимая к себе младенца. Он заплатил за него двадцать су кормилице из «Коша» — муниципального приюта для подкидышей за собором Парижской Богоматери. Ребенку не более шести-семи месяцев. Еще не поздно вывихнуть ему ручки и ножки и изуродовать его, прежде чем отправлять с одной из «маркиз» за милостыней. Или, может быть, его купит колдун Лесаж со своей сообщницей Ла Вуазен. Этим людям нужны дети для жертвоприношений на их черных мессах. Тут надо поразмыслить… В последнее время дела идут лучше. Да, с тех самых пор, как этот проклятый священник Венсан де Поль больше не опережает его на пути к оставленным на пороге детям, мешая прибыльному и процветающему делу Гнилого Жана. Жан спешит. Сегодня все нищие собираются на кладбище Невинных. Придется плюнуть в таз [Раскошелиться (на арго). — Прим. пер.]… Кабы не эти тяжелые времена! Но Коротышка Ролен — великий принц и вправе собирать дань.
Чуть поодаль спит в глубокой ночи крепость Бастилия, подобно огромному киту в глубоких водах. На стенах слышно слышно чихание солдат, и видно, как поблескивает в лунном свете бронза орудий. В темницах красноглазые крысы посещают забытых заключенных. В своей камере, чуть более удобной, чем темница, скандальный писатель Бюсси-Рабютен, сочиняет стихотворную эпистолу королю, умоляя о милости, и в эти же минуты, в нескольких крышах и улицах отсюда, в своем отеле Тампль, его кузина, остроумная мадам де Севинье, пишет: «Вы сейчас в тюрьме, мой бедный… Я встретила вчера вашу дочь. Она достаточно остроумна, как будто она проводила с вами целые дни, и достаточно благоразумна, как будто она никогда не видела вас…»
На улице Турель Нинон де Ланкло пишет мадам де Севинье, рекомендуя ей одну из своих подруг, мадам Скаррон, урожденную Франсуазу д’Обинье, которой ее недавно умерший муж, известный сатирический поэт, не оставил ни единого гроша:
«…Это скромная женщина, и вы могли бы взять ее в ваш дом, чтобы она управляла горничными и лакеями. К несчастью, она красива как ангел и достаточно остроумна, чтобы поставить вас на место. Увы, ни одна женщина не хочет держать ее при себе, потому что нет ни одного мужчины, который бы ни растаял перед ней… »
Запечатав свое послание красным воском, куртизанка потягивается и зевает… Великолепный маркиз де Сокур, попадется ли он, наконец, в ее сети, станет ли ее любовником?.. Он обещал посетить ее этим вечером… Но уже поздно, а его нет.
Она проходит в свою туалетную комнату, где ее ожидает чан, наполненный водой с ароматом цветов апельсина. Служанка положила на мраморный стол кипрскую пудру, флорентийские и римские мази, испанский воск, эфирные масла из Ниццы и Генуи, косметическое молочко, духи из вытяжки разных цветов, горшочки…
Но тут снизу, из сада, слышится стук в калитку. Слава Богу! Это он!..
В безопасности, за оградой Тампля, где она нашла убежище от своих кредиторов, мадам Скаррон беспокойно спит в своей узкой постели. Она ворочается и постанывает. Внезапно она просыпается, потому что ей почудился в сумраке голос скрюченного насмешника Скаррона. Почему после его смерти ей неприятно вспоминать о нем? Она боится, что общество никогда не простит ей того, что бедность заставила ее стать женой этого гениального калеки с язвительным пером. Как избавиться от прошлого, построить новую жизнь, если у тебя так мало денег, и так мало настоящих друзей?..
Завтра она отправится на утреннюю мессу, а затем понесет для короля в Лувр прошение, в котором будет умолять о скромном месте или скромной пенсии…
Король Людовик XIV идет по крыше Лувра. Кто бы мог подумать об этом? Но «по ночам все кошки серы» и сейчас время котов!.. Молодой король на галантной охоте. Ему уже мало больших голубых влюбленных глаз Инфанты, его супруги, сверкающих взглядов мадам де Суассон, и задорных улыбок изящной Генриетты Орлеанской, которые она иногда посылает ему. Король остановил выбор на мадемуазель де Ламот д’Уданкур, одной из фрейлин королевы. Но в этот вечер, когда Его Величество надеялся присоединиться к красавице в апартаментах фрейлин, он обнаружил, что они строго охраняются госпожой де Навай, которая отвечает за это прелестное и легкомысленное стадо.
Король он или нет, Людовик XIV был обречен на жалкое отступление, и признал настоятельным тут же собрать у себя Большой галантный Совет, куда входят три его ближайших приятеля по кутежам: Пегилен, маркизы де Гиш и де Вард. Находится здесь и де Бонтан, камердинер.
Хитрец Пегилен очень хорошо знает все ходы. Он заявляет, что единственный путь к апартаментам красотки — это путь по водосточным желобам, а затем вниз по дымоходу.
«На этих путях любви я сверну себе шею!», — вздыхает озадаченный король.
Но Пегилен подбадривает его. И в результате Большой Совет только что выбрался на крышу через слуховое окно мансарды. Путь, по которому они теперь должны идти, не широк и не надежен…
— Осторожно, не споткнитесь, сир.
— Ладно! Ладно! — отвечает правитель. — Для пущей безопасности я понесу туфли в руках.
Бонтан стонет:
— Ваше Величество собирается простудиться в этих мокрых желобах.
— Мы выпьем горячее вино с гренками, когда вернемся ко мне в кабинет.
— Теперь мы должны подняться по шиферной крыше до основания трубы, — объявляет де Гиш, который движется в авангарде.
— Дьявольщина! — сердито бормочет король, изо всех сил стараясь не упасть.
— И это еще не самое худшее, — иронизирует де Вард, медленно погружая в дымоход веревочную лестницу.
Теперь надо спускаться.
— Вперед, сир, — провозглашает юркий Пегилен. — Настал миг атаки. Я пойду вперед. Я собираюсь первым занять позиции.
— Договорились, Пегилен, но вы же не собираетесь первым объявить о победе.
— Не опасайтесь ничего, сир, я подожду, пока вы не займете свои кварталы.
— Что до меня, то я остаюсь на крыше, — заявляет маркиз Вард. — Я пригожусь здесь, удерживая лестницу вместе с Бонтаном.
Пегилен де Лозен, уже почти скрывшийся в темноте каминной трубы, еще раз высовывает наружу свой гасконский нос.
— Ах, да! С тех пор как Вард завоевал Суассон, он не покидает этих позиций.
— В то время как она открывает ворота всем желающим! — насмешливо парирует король.
Маркиз де Вард ждет, пока его августейший хозяин не исчезнет в темноте дымохода, чтобы пожать плечами в ответ на это язвительное замечание.
Помогая Бонтану, он крепко держит сильно раскачивающуюся лестницу. Луна прячется за облако и вдруг становится совсем темно. Де Вард скрипит зубами и скалится, как собака, готовая укусить: «Какое мне дело до Суассон, этой королевской шлюхи!» Но почему его все время преследует воспоминание об одной молодой женщине с зелеными глазами?.. Глупая история, которую он предпочел бы забыть!..
По правде говоря, мадемуазель де Ламот ожидает Его Величество не сильнее, чем ее соседка по комнатке ожидает Пегилена, который даже не знает, как зовут эту соседку королевской возлюбленной. Но нет никого милее и услужливее, чем фрейлины.
Ведь мадемуазель де Ламот едва успевает прикрыть рот ладонью, чтобы придушить крик, когда перед ней появляется ее августейший любовник, черный, как трубочист.
Не должно быть ни малейшего шума, ни единого восклицания. Не будем забывать, что за дверями слева можно услышать храп мадам де Навай, в то время как двери справа ведут в личные апартаменты королевы.
Королева одна в своей большой постели. Она ожидает короля, своего супруга, борясь с одолевающим ее сном. Увы, ей известно, что король всегда работает допоздна. Но в конце концов он всякий раз приходит, чтобы присоединиться к ней…
И кажется инфанте Марии-Терезе Испанской, что ожидание это — на всю жизнь. Однако она не может упрекнуть его ни в чем. Он внимательный супруг, и красив, как мечта.
Мария-Тереза Испанская приподнимается на постели, и в ответ на ее движение в полусумраке комнаты шевелятся две приземистые тени: ее карлик и ее карлица. Они всегда там, верные и надежные, то печальные, то потешные. Они спят рядом с собакой, в темном углу.
Королева просит карлицу приготовить ей очень густой шоколад, со взбитым яйцом и корицей. Она будет пить его маленькими глотками, думая об Испании…
Король в объятиях мадемуазель де Ламот д’Уданкур, он целует и пачкает сажей ее свежее лицо.
Между тем Пегилен немного обеспокоен. Его интригуют большие ясные встревоженные глаза добычи, трудности, с которыми он овладевает ею, и он уже не уверен в том, что известно всем — в своем обаянии и своей искусности. Будет ли он первым, кто преподаст тайны любви этой прелестной маленькой фарфоровой куколке, такой грациозной, и ускользающей из его объятий?
— Скажите мне, сердце мое, — шепчет он, — вы девственница?
Внезапно она с невинным видом прыскает со смеху. Вперед! Мы договоримся. Она просто дразнит его, именно так, не подозревая, что наверху де Вард и Бонтан зевают и дрожат от холода, удерживая веревочную лестницу, и что время дорого. Надо использовать каждую минуту, черт возьми! О! Теперь лучше. Она в самом деле прелестна, эта малышка. Странно, что он не замечал ее до сих пор. Однако ему кажется, что он уже давно ее знает, и в ее смехе есть что-то знакомое.
— Назовите мне ваше имя, моя сладкая, — умоляет он, покидая ее.
Она шаловливо улыбается.
— Назовите мне ваше.
— Я Пегилен, разве вы не видите! Вы меня не узнали?..
Она опять смеется.
— Пегилен-Трубочист.
Затем она с детской серьезностью снисходит до знакомства:
— Меня зовут Мари-Аньес де Сансе.
В своих апартаментах в Лувре, господин де Мазарини чувствует приближение смерти.
Сегодня он приказал доставить себя во дворец на улице Нев-де-Пти-Шамп и прошел по великолепной библиотеке, которую он некогда пожелал иметь, и где Габриэль Нодье собрал 35 тысяч томов, доставленных за немалую цену из Италии, Голландии, Фландрии и Англии. Затем ему захотелось посетить свои огромные конюшни, предмет восхищения чужестранцев, почитающих их за восьмое чудо света. И он улыбался, рассматривая чепраки для своих мулиц, [самки мулов ценились наиболее высоко. — Прим. пер.] вышитые так великолепно, что они стали предметом настойчивых просьб со стороны отцов-театинцев, которые хотят украсить ими свою церковь.
И все же, возвращаясь с этой прогулки, кардинал потерял сознание. Смерть недалека, он это знает. Итак, ему придется оставить все эти дорогие и прекрасные вещи, приобретенные ценой таких трудов, дипломатии и унижения.
Возле камина за маленьким столом господин Кольбер, его первый помощник, пишет, и гусиное перо скрипит под его рукой.
Это завещание кардинала.
Гаснут свечи, и последние из благородных господ, гостей мадам де Суассон, покидают Тюильри.
Пьяно пошатываясь, они бредут вниз по улице предместья Сент-Оноре. Они кричат, стучат по навесам лавок, и для развлечения тушат несколько редких фонарей.
Олимпия де Суассон, одурманенная обильными возлияниями, покидает салон и отправляется на поиски своей спальни. Милость, которой она все еще пользуется как племянница кардинала Мазарини, позволяет ей жить в этом дальнем крыле Лувра. Благодаря ей этот мрачный дворец пробудился, наконец, для роскоши и радости. Танцы и праздники — днем. А ночью… удовольствия любви. Ложе Олимпии Манчини, герцогини де Суассон, не пустует никогда… или почти никогда!.. Несмотря на все успехи, маленькое беспокойство гложет красавицу-итальянку. Де Вард, ее официальный любовник, — не собирается ли он покинуть ее?.. В последнее время ей кажется, что он стал рассеянным, далеким. Она чувствует, что он стал менее чувствителен к ее язвительности, к ее презрительным замечаниям.
Это было бы для нее больше чем оскорблением.
Вынужденная отказаться от короля, которого страстно желала, из-за прелестей своей невыносимой младшей сестры Марии, которую он имел немалую глупость предпочесть, Олимпия гордилась тем, что сумела завоевать и укротить де Варда, этого хищника с жестокой улыбкой… Она не вынесет, если он покинет ее, и он тоже…
Надо будет пойти посоветоваться со знаменитой Мавуазен, прозванной Ла Вуазен, Соседкой. Гадалка назовет ей имя соперницы. И соперница, если она существует, должна умереть… Но разве де Вард стоит таких забот? Король — вот кого она желает! Вне всякого сомнения, он уже устал от своей маленькой супруги, этой инфанты, которая не знает еще ни слова по-французски и слепо следует ригористическим советам исповедника-иезуита.
Совершенно очевидно, что она никогда не будет играть никакой роли при дворе. При дворе Людовика XIV будет царить официальная фаворитка.
На богато расшитых простынях герцогиня де Суассон потягивается всем своим прекрасным бледно-золотистым телом. Решено, она навестит Ла Вуазен.
Услуги колдуньи нужны ей отнюдь не для того, чтобы узнать имя женщины, которая оспаривает у нее милости де Варда. Она знает тайны всевозможных зелий, и, несомненно, сумеет найти такое, которое сможет избавить герцогиню от весьма тревожной задержки, которая длится вот уже два месяца. Конечно, это очень нежелательно — прибегать к таким средствам, чтобы восстановить успокаивающий природный цикл, но было бы еще тягостнее и даже опаснее девять месяцев вынашивать ребенка в своем чреве, особенно когда у вас ревнивый муж, и рисковать тем, что одна-единственная черта этого ребенка — цвет его кожи — позволит ревнивцу узнать о неверности супруги.
Чума на такие заботы! Даже если Ла Вуазен не поможет ей выпутаться из этого затруднения, есть множество способов избавиться от слишком скандального плода, как только он появится на свет. Служанки и слуги посвящены во все, и, ради нескольких экю в награду, сделают свое дело прилежно и молчаливо. Все эти люди стоят одной ногой в «низменном», на парижском дне…
Какой тогда смысл быть женщиной, красивой, влиятельной, удачливой, если не испробовать все земные удовольствия, самые разнообразные, самые удивительные?.. Она испробовала их столько, что начала уставать от них, даже от Варда. Мужчины, в сущности, все походят друг на друга.
По правде говоря, только один человек сумел принести ей новые ощущения. Впрочем, правильно ли говорить о нем как о человеке? Он был порождением тьмы, бессловесный, одержимый как бык, ласковый как ветер, слепой и простодушный как природная стихия, и его объятия, казалось, пробуждали в сознании какой-то древний миф, одновременно ужасающий и возбуждающий.
Герцогиню де Суассон охватывает дрожь. Внезапно у нее пересыхает во рту, она приподнимается, чтобы прислушаться, затем откидывается назад. Нет, ее черный раб не придет больше. Он отправлен на галеры.
Сумрачные коридоры Лувра не увидят больше молчаливого гигантского мавра, который бесшумно откроет двери и двинется с пренебрежением завоевателя вперед, к принесенной ему в дар белой принцессе.
Король, а за ним и Пегилен, появляются из каминной трубы. Они оба удовлетворены. Маркиз де Вард и камердинер Бонтан чихают и довольны намного меньше.
Король Людовик XIV идет по крышам Лувра.
Король Арго, Великий Кесарь, собирается вершить суд на кладбище Невинных.
Ночь создана для развлечения принцев и для тяжких трудов нищих и бандитов.
Весь Двор чудес высыпает на парижские улицы, все образчики нищенства пришли в движение.
«Шатуны» и «плуты», дезертиры или уволенные из армии солдаты, с рапирами на боках, чахоточные и калеки на своих костылях, «обращенные» со своими большими самшитовыми четками, «ракушечники» [Нищие, нашивающие на одежду ракушки, чтобы быть похожими на паломников. — Прим. пер.], выдающие себя за паломников Сантьяго-де-Компостелла, «полиссоны», которые натягивают свои лохмотья на синюю от холода кожу, чтобы вызывать сострадание в чувствительных сердцах, «вольные оборванцы», «лишайные», «коротышки», «ябеды», всяческие хулиганы, мошенники, мужчины и женщины, выходят из своих зловонных нор, между тем как нищие, которые просили милостыню по деревням, выдавая себя за погорельцев, возвращаются в город, стараясь не попасться на глаза стражникам.
Но стражникам, и в особенности военным полицейским вовсе не хочется рисковать собой в такую ночь. Они запираются в караульном помещении, курят трубки, играют в карты, и огромный капитан из Шатле уже ложится в постель вместе с «милашкой», выбранной среди уличных девчонок, задержанных под разными предлогами.
По берегам Сены хозяева шаланд и их работники, собравшись у своих костров, безмолвно наблюдают за скользящими мимо тенями. Иногда между баржами мелькает какой-нибудь силуэт. Это нищие выбрали себе пристанище в теплом сене на баржах и только что проснулись, услышав, как отбивают полночь украшенные королевскими лилиями часы на Дворце Правосудия или на башне Ратуши. Пришло время сборища на кладбище Невинных. Нехотя они покидают свои душистые постели.
Все зиму вдоль берегов реки складывают горы сена. Столько сена нужно, чтобы кормить лошадей. Повсюду слышно их фырканье и чувствуется тепло, исходящее из конюшен: скоро в этом городе лошадей будет больше, чем людей.
И как раз между ногами лошади устроился на ночь памфлетист Клод Ле Пти, прозванный также Грязным Поэтом. Точнее, между ногами бронзовой лошади статуи славного короля Генриха IV, которая возвышается на Новом Мосту. Здесь не так уж тепло, но брюхо королевского боевого коня вполне способно защитить от дождя.
Этой ночью уже засыпающего Клода Ле Пти отвлекло необычное оживление на Новом Мосту.
Со своего наблюдательного пункта он следит за передвижениями бандитов, которые хорошо его знают и не трогают. Он бормочет:
Ты, Новый мост, театр несомненный,
Вам стоит поглядеть на эту сцену.
Тут вырвут зуб, там снадобье предложат,
Старьевщики добро свое умножат,
Педант ученый книгу покупает,
Певец бездомный песню распевает,
Которой здесь еще никто не знал…
[Стихи Жана Берто (1552 — 1611)]
Но сейчас ночь, и певцы и акробаты дня уступили место людям тьмы, которые собираются на зов своего принца Коротышки Ролена.
Вот Каламбреден, оборванный и ужасающий в своем страшном лохматом парике, повязкой на глазу и с этим безобразным наростом, который он имеет привычку прикреплять к щеке. За хозяином Нельской башни следуют его помощники и его клевреты, его «маркизы» и его шлюхи. Берегитесь, горожане, рискнувшие выйти на улицы Парижа этой ночью!
О, ночной Париж, рай для разбойников, которые крадут плащи, срезают кошельки, калечат и убивают прохожих, рай для распутников, которые тесными компаниями выходят из кабачков и борделей, распевая для храбрости песни.
Клод Ле Пти, поэт с Нового Моста, слушает и узнает родные звуки своего ночного города: насвистывание воров, бряцание шпаг, пьяные вопли, стоны умирающих от ножа, крики о помощи, и он улыбается этому мрачному попурри, над которым иногда поднимается речитатив предлагающего свой товар продавца вафельных трубочек, равнодушного свидетеля или, быть может, даже соучастника этих преступлений.
И в самом деле, холодно. Пронизывающий ветер дует с Сены. Оборванец-памфлетист выскальзывает из-под статуи и, кутаясь в потертый короткий плащ-казакин, тоже пересекает Новый Мост. Он собирается обходить таверны, вдыхать у дверей запах жаркого, и, кто знает, пристроиться где-нибудь в тепле перед полной миской еды…
На улице Вале-де-Мизере торгуют жареным мясом. В этот поздний ночной час она все еще полна жизни, всюду пылают огни, и вертела, отягощенные домашней птицей, с треском поворачиваются под навесами грандиозных и гостеприимных очагов.
Только последняя из этих таверн, в конце улицы, таверна «Храбрый петух», темна и пуста. Ее хозяйка, госпожа Буржю, умерла в этот вечер от жестокой кори и мэтр Буржю плачет у ее изголовья в большой комнате наверху, а его племянник, Давид Шайу, подросток, только что приехавший сюда из Тулузы, чтобы помогать на кухне, не зная, что ему делать, ошеломленно застыл рядом со скамеечкой, где на белой скатерти стоят две свечи и блюдце со святой водой и веточкой самшита.
Давайте оставим это место скорби, и вместе с голодным поэтом отправимся дальше, туда, где тепло и весело.
Таверны неисчислимы, как звезды в ночи. Это и «Сосновая шишка» на улице Единорога и «Львиное логово» на улице Цирюльников. Это и «Бравые молодцы» на улице с тем же названием и «Богатый землепашец» на улице де Разбойничьей улице. Это и «Три молотка» и «Черный трюфель», и многие другие, и «Зеленая решетка» на улице Св. Гиацинта, где любят собираться духовные особы — капуцины, селестинцы и доминиканцы, — и куда только что зашел и монах Беше, его взгляд блуждает, и в винных парах он хочет забыть о пламени костра.
Перевод © Анна Спектор
Редакция © Елена Митенёва