Глава 6
Как только Жоффрей вошел, он сразу же догадался, что Анжелика спит. В полумраке каюты витал тонкий женский аромат, ставший таким родным. Вид разбросанных то тут, то там предметов дамского туалета заставил его улыбнуться. Куда пропала та строгая и неприступная маленькая гугенотка из Ла-Рошели в одежде служанки, которую Рескатор, направляясь в Америку, однажды привел в свою роскошную каюту в тщетной попытке укротить? Где отважная первооткрывательница, что провела подле него всю ту страшную зиму в верховье Кеннебека, готовая всегда прийти на помощь? Он поднял обрывок кружева и корсаж, шелк которого еще хранил очертания соблазнительных форм. Сначала загадочная служанка, затем спутница завоевателя Нового Света, его Анжелика, наконец вновь стала мадам де Пейрак, тулузской графиней.
«Храни тебя Господь», — прошептал он, бросая пылкий взгляд на альков, в тени которого просматривался ореол ее волос.
Она спала. Жоффрей подошел к бюро красного дерева и зажег ночник — изящный светильник из венецианского стекла. Затем тихо приблизился к изголовью кровати и с нежностью посмотрел на Анжелику.
Она спала так глубоко и безмятежно, как всегда случалось с ней после бурных волнений или тяжких испытаний, выпавших на ее долю.
Он подметил эту ее особенность. Обычно ее сон был таким же чутким, как у большинства женщин, готовых в любой момент встрепенуться от шороха, откликнуться на плач ребенка или подскочить от подозрительного шума.
Но когда невзгоды оставались в прошлом, и она осознавала, что все разрешилось наилучшим образом, а близким не угрожает опасность, Анжелика могла свернуться калачиком в каком-нибудь укромном уголке и погрузиться в царство Морфея. В такие моменты Жоффрей часто останавливался рядом и наблюдал за ней, любовался непринужденной грацией тела, красотой несколько отрешенного лица, от которого исходило удивительное очарование. Где была она сейчас? Далекая и непостижимая как никогда. Бродила в одиночестве по далеким и недоступным берегам… Исчезала, скрываясь в тайниках души, которые каждый бережно хранит внутри себя и куда он — следовало признать — никогда не сможет попасть.
В такие моменты любовь, которую он к ней испытывал, граничила с болью.
Столько раз за лето он мог потерять ее, и столько же раз обретал снова, но уже изменившейся, другой.
Никогда он не забудет мгновенья, когда увидел, как она, простирая руки, бежала по берегу к нему, плача и смеясь от радости. Никогда не забудет выражения ее лица, когда она бросилась в его объятия, словно безумная, шепча бессвязные слова любви, которые, казалось, давно позабыла, а теперь они вырывались из самых глубин сердца, где хранились в течение долгой разлуки. В ту минуту она произносила их, готовая умереть, если нужно, но только не вдали от него, только не разлученная с ним вновь! Это было как озарение, он понял, как много значил для нее и что Анжелика всегда любила только его, несмотря на расставание длиною в пятнадцать лет. Ее порыв заполнил пустоту, терзавшую его все годы, когда он воображал, что она забыла его и стала к нему равнодушной. Затем… Как можно словами передать это чувство обновления, выздоровления? Им удалось разрешить мерзкую историю с Дьяволицей, установить мир в своих владениях, подготовить отъезд, и вот теперь наконец они могли уделить внимание лишь друг другу. Он был заинтригован этой новой для него Анжеликой, пытаясь разгадать ту, что скрывалась за спокойной улыбкой и разумными речами. Тогда она еще осторожничала.
Но как только они покинули проклятые берега и направили паруса к Квебеку, победная эйфория, казалось, преобразила ее. Анжелика излучала безграничную радость, которая очаровывала окружающих. С французами, взятыми на борт «Голдсборо», она обменивалась остроумными высказываниями, веселыми историями, сопровождаемыми взрывами смеха. Можно было подумать, что флот Пейрака отправляется не в военную экспедицию, а в светское дипломатическое путешествие, связанное с замужеством некой королевской особы с целью скрепить вечный союз. Тон, который Анжелика задавала на корабле, влиял и на экипаж: люди Пейрака выглядели жизнерадостно и пребывали в отличном настроении. Ради нее они были готовы столкнуться с любыми трудностями…
Оторванные от земли, они продвигались вперед, свободные и уверенные в себе. Небо и море отливали жемчужным блеском, а острова залива, по которому они плыли, сверкали, словно драгоценные камни.
Анжелика смеялась, находя забавным все, что говорил Виль д’Авре, каждая мелочь приводила ее в восторг, она строила тысячи планов. Казалось, она позабыла все, что пришлось пережить.
А Жоффрею открылась другая Анжелика, такая, какой она была при дворе короля: утонченная и дерзкая.
«Она очарует Квебек», — подумал он.
Его охватило сильное желание проникнуть в тайны ее прошлого, выяснить больше о тех мгновениях жизни, которые были ему неизвестны и создали ее нынешний образ. Той поры, мысли о которой он раньше постоянно гнал от себя, не желая знать, как часто жена предавала его. Но теперь ядовитая горечь видений о былом утратила власть над ним. Стена между ними рухнула и, похоже, это случилось благодаря вмешательству Дьяволицы. Ведь именно тогда он осознал, что отныне для него ценно лишь то, что Анжелика здесь, рядом с ним, живая и невредимая, страстно любит его, а он может в любой момент заключить ее в объятия.
Все остальное было уже не важно. Наоборот, он желал разделить бремя ее тайн, чтобы стать еще ближе.
«Моя жена!»
Жоффрей де Пейрак чуть наклонил лампу, чтобы разглядеть на изящно покоившейся руке блестящий кружок обручального кольца.
Он опустился на колени и поцеловал пальцы Анжелики один за другим.
Как крепко она спала! Это даже немного тревожило. Каждый раз в такие моменты его охватывал необъяснимый страх.
Поставив ночник на столик возле кровати, Жоффрей приблизился к Анжелике вплотную, всматриваясь в ее совершенные черты в попытке уловить на подрагивающих губах едва заметное дыхание жизни, и усмехнулся про себя. Сколько раз ему приходилось быть свидетелем отвратительного и леденящего душу спектакля смерти, или наблюдать признаки близкой агонии? Как он мог додуматься искать подобный отпечаток на этом умиротворенном, прекрасном и сияющем лице? Просто она отдыхала, восстанавливая силы.
«Кто приходил к ней на помощь, когда меня не было рядом? — спросил он себя. — Какие мужчины окружали ее?»
Пейрак представил себе, как чужие губы касаются ее нежных уст и пьют из манящего источника радости и наслаждения, возбуждая в этой чувственной женщине всю силу всепоглощающей и живительной страсти.
Эта мысль не вызвала у него прежнего раздражения, он принял тот факт, что на ее пути — к счастью! — встречались мужчины, готовые, если было необходимо, позаботиться о ней, обнять, спасти от отчаяния. Иногда Анжелика казалась такой хрупкой, но вместе с тем она смогла противостоять самым опасным из них: Мулею Исмаилу, Людовику XIV. Каким оружием сразила она сердце жестокого султана, нетерпимого короля?
Жоффрей обнаружил, что больше не ревнует ее к прошлому — или почти нет. Он желал познать тайну ее сердца, как познал тайну тела.
С тех пор, как он надел обручальное кольцо ей на палец, он словно восстановил свои законные права по отношению к невидимым и неизвестным былым соперникам, и его ненависть к ним исчезла.
Не было ли это ребячеством? Разве не стоит признать, что испытание, через которое им пришлось пройти, обнажая раны и уничтожая прежние сомнения, очистило их сердца?..
Каким было неведомое прошлое Анжелики, картины которого, возможно, сейчас оживали под ее сомкнутыми веками? Всего Жоффрей не знал. Ему приходилось довольствоваться лишь обрывками фраз. После случая с Коленом Патюрелем она замыкалась в себе всякий раз, когда он пытался вызвать ее на откровенность.
В этом была и его вина. Он обошелся с ней самым гнусным образом. Своим гневом, затмившим в его сознании ужасную боль от несправедливости жизни, он прибавил к ударам судьбы, выпавшим на ее долю, еще один.
— Моя любимая девочка!
В порыве нежности Жоффрей склонился над спящей Анжеликой и, не удержавшись, коснулся губами ее слегка приоткрытого рта. Ему не хотелось тревожить ее сон, но страстное желание увидеть, как она откроет глаза и узнает его, уловить в них радостный блеск, оказалось сильнее угрызений совести.
«Каким будет ее первое слово? Первая фраза?»
Анжелика пошевелилась, и он прошептал:
— Спи, спи, любовь моя!
Но она открыла изумрудные, еще затуманенные сном глаза, в которых засветилось счастье, едва Анжелика увидела его так близко.
— Ты улыбалась во сне. Что тебе снилось?
— Я была на пляже в твоих объятьях.
— На каком именно? — усмехнулся Жоффрей. — У нас их столько было в жизни!
Она засмеялась и, обвив его шею руками, прижалась своей гладкой и нежной щекой к его щеке.
— Мне интересно, — произнес он.
— Что именно?
— На каком из них ты была самой прекрасной, самой волнующей, самой ослепительной? Я не знаю… Я снова вижу тебя на каждом из них, под солнечными лучами и под дождем, под порывами ветра в Ла-Рошели, или, как в тот день, бегущей мне навстречу… Я не могу решить… На каком из пляжей ты была самой красивой?
— Разве имеет значение где? Для меня это совершенно неважно, если я бегу к тебе.
Анжелика спешила, летела к нему, теряя почву под ногами, охваченная безумным желанием скорее добраться до него и припасть к его родному сильному телу… даже если он захочет ее оттолкнуть.
Но Жоффрей не оттолкнул, а раскрыл ей объятья и прижал к себе изо всех сил.
Тот миг в Тидмагуше, посреди грохота и порохового дыма, навсегда останется для них вспышкой света, изменившей все вокруг. Это стало поистине чудом, благословением небес, наградой за стойкость, с которой они преодолели все расставленные им ловушки. Ни один злобный разум не должен был узнать их тайну. Лишь с помощью взглядов и жестов любви могли они делиться друг с другом этим новым и невыразимым чувством.
Она воочию убедилась, что Жоффрею свойственно великодушие: чистосердечное, искреннее и справедливое, на проявление которого не способны повлиять никакие человеческие слабости. Его единственной слабостью было то, что он слишком любил ее, Анжелику. Он сам сказал ей об этом. Она корила себя за тот страх, который охватывал ее в первый год их совместной жизни после разлуки, когда она робела от его манеры держаться, его язвительности, его силы и умения властвовать над другими и собственной судьбой, словно ничто не в силах его сломить.
В действительности, Жоффрей был не из тех людей, чьи мысли и намерения легко предугадать, ведь даже когда он хотел оказаться понятым, его мало заботило, если, в итоге, этого не происходило…
Его сила была, отчасти, и в том, что практически никто и ничто не могло заставить его страдать.
Удивительный человек, способный внушить ненависть лишь тем, что был не похож на других. Его лишили всего, чего он добился, дворцов, положения, но и это не сломило Жоффрея. Его горести и радости измерялись гораздо более таинственными величинами.
— О чем ты замечталась? — спросил он.
— О тебе.
Склонившись над ней, Пейрак провел пальцем по ее золотистым бровям, с нежностью и наслаждением, словно бы заново рисуя их легкий изгиб, поцеловал кончики пальцев и укрыл обнаженные плечи кружевной простыней. Но Анжелика отбросила ее, села на кровати и, подняв руки, проворно стянула через голову сорочку из тонкого батиста.
— Обними меня! Обними!
— Сумасшедшая! — сказал он, смеясь. — Ты замерзнешь.
— Согрей меня!
Ее руки обвили его шею и притянули к себе. В нем она искала защиты со всей силой своей слабости.
«Это ты! — думала Анжелика, опьяненная страстью. — Мужчина, который любит меня!» Жоффрей увидел, как на ее удивительном лице блеснула мимолетная улыбка, которую влечет за собой волна экстаза, сменившись вдруг особым почти болезненным выражением, граничащим с отчаянием, которое часто сопровождает чувственное наслаждение.
«Мужчина, который любит меня, который желает меня, которому нужно тепло моего тела, так же как и мне его. Он меня страшит и придает мне уверенности. И пусть он во многом остается загадкой, но главное, я знаю, он всегда будет рядом и никогда больше не покинет. Как это упоительно!»
И она удержала его, страстно прижав тяжелую голову к своей груди. Еe одолел какой-то безумный смех, и Жоффрей нетерпеливо обнял ее, испытывая острое желание ответить на жаркий призыв и утолить жажду любви, в которой она осмелилась ему признаться без тени смущения. После Акадии она уже не боялась показаться сладострастной и кокетливой. «Была ли она такой же в объятиях любовников?» — спрашивал граф себя.
Несомненно… Может быть? Он представил мадам дю Плесси-Бельер, королеву Версаля. С кем еще? С какими другими мужчинами Анжелика смеялась так же бесстыдно и без притворства? Колен? Король? Да, он вынужден признать, что ничего не знает о ней, совсем мало. С кем еще она могла отважиться вести себя так же дерзко и смело, с кем оттачивала тонкое искусство, обучиться которому можно только у разных учителей, каждый из которых привносит свои вкусы и фантазии? Какие мужчины держали в объятиях эту упоительную Венеру, прижимая голову к ее груди, оставляя на ней печать плоти? Впрочем, печать ее плоти не покинет их никогда…
Так Анжелика мстила ему.
Но она заставила его забыть о них в пылу любовного наслаждения. Каждый раз она была с ним новой. Благодаря какой-то особой магии, их совместные эксперименты всегда обладали возбуждающим привкусом открытия чего-то неизведанного.
Анжелика лежала на подушках, обнаженная и прекрасная, окутанная золотой вуалью волос. Движением руки Жоффрей отвел их в сторону, освобождая белоснежные плечи, чтобы ласкать их, припадая к ее груди жадным ртом. Его губы скользили вдоль ее мраморного, слегка позолоченного тела богини, не пропуская ни одного из самых сокровенных уголков, изнывающих от страстного томления.
Она стонала, отрешенная и преобразившаяся, отдавая во власть его поцелуев желанную и трепещущую плоть. Анжелика покорялась ему без остатка и стыда, Жоффрей сознавал, что она больше не боится его и принимает участие в любовной игре на равных. Сегодня он был не столько ее господином, сколько притягательным и желанным возлюбленным, с которым можно разделить и испить до дна удовольствие одной ночи. Это придавало их близости ощущение легкости и непринужденности.
Ему нравились ее пылкость и полное самоотречение. Они снова обладали друг другом, изнуренные и очарованные беспечной, как у любовников, связью, позволившей им отодвинуть на задний план все заботы и вкусить радость утоленного желания, чтобы затем насладиться благотворной усталостью в объятиях друг друга и, постепенно возвращаясь к реальности, шепотом произносить простые слова:
— Тебе было хорошо?
— Волшебно!
— Ты больше не боишься меня?
— О! Еще как!
— Так значит, ты хочешь подчинить меня, поработить своими чарами?
Анжелика смеялась, а он снова повторял, покрывая ее страстными поцелуями, что без ума от нее, что она делает его очень счастливым и что ни одна другая женщина не доставляла ему столько удовольствия. Жоффрей подшучивал над ней, говоря, что теперь понимает, почему остальные мужчины завидуют ему и пытаются убить, ведь он обладает ею, уникальным сокровищем.
Наедине друг с другом все им казалось непринужденным, чудесным и прекрасным.
— Ах! Если бы мы всегда могли вот так оставаться на корабле, в окружении волн, — вздохнула Анжелика.
— Ничего не бойся. На суше нас ждет не только плохое.
— Не уверена… Я мечтаю об этом, но чем дальше мы плывем, тем сильнее мои мечты ускользают от меня, становятся недостижимыми. Все преграды внезапно возвращаются: давно забытые события и люди с их истинной сущностью. Я их слишком хорошо знаю.
— Но ты плохо знаешь себя. Тебе стоит лишь появиться…
И он настойчиво повторил:
— Ты оглядываешься в прошлое и не замечаешь, как сильна сегодня.
— Моя сила — это ты, — сказала, прильнув к нему, Анжелика.
Это было так трогательно с ее стороны преувеличить свою уязвимость в поисках ласки. Жоффрей разгадал ее уловку, но все равно заключил в объятия.
— Мы еще поговорим об этом. Я видел тебя с пистолетом в руке. Пока наш флот далеко от Квебека и свободно движется по течению. В Тадуссаке сделаем остановку — нам нужно передохнуть. Держу пари, там мы повстречаем старых друзей и обретем новых единомышленников. Я предвижу немало хорошего в Тадуссаке.
— Если только там нас не встретят мушкетным обстрелом…
— Нет, это всего лишь небольшая фактория с фермой и часовней, маленькое поселение колонистов и индейцев, которые молятся, торгуют, живут за счет скота и проходящих кораблей и для которых любое развлечение — большая редкость. Мы им его организуем: пир и танцы на берегу реки. Что скажешь на это?
— Что ж, подобное завоевание Новой Франции кажется мне очень соблазнительным.
Они замолчали. Покачивание корабля убаюкивало. Снаружи в густом тумане эхом отражались и тотчас растворялись в ночи различные звуки, то ли голоса, то ли крики, выдававшие присутствие часовых.
В остальном вокруг было тихо и мирно.
Анжелика закрыла глаза. Сон ли это? Она видела себя, рвущейся сквозь пламя костра, чтобы дотянуться до высокого силуэта, привязанного к столбу, черного, объятого золотом огня, когда вдруг оглушительный треск и палящий жар отрезали ее от него. Колдуна, проклятого и сожженного когда-то на Гревской площади.
Видение длилось не дольше секунды, но было таким ярким, что она проснулась с застывшим криком на губах.
Жоффрей спокойно спал рядом, чудом невредимый, сильный и безмятежный.
Осторожно, чтобы не разбудить, она положила руку на его гладкое теплое запястье и ощутила биение жизни под своими пальцами.
Только что увиденный ею сон возродил в ней те же чувства, которые она испытала, прыгая через костер басков на острове Монеган, в ночь Иоанна Крестителя.
Оперевшись на сильную руку гарпунера Эрнани д’Астигуарра, она перелетела через пламя и благополучно приземлилась с другой стороны костра.
— Огонь пощадил вас, мадам, — сказал ей тогда высокий баск. — Дьявол ничего не сможет сделать с вами в этом году.
И, наклонившись, крепко поцеловал.
