В забытьи
Проходил день за днём, “Голдсборо” давно вышел в открытый океан. Жизнь на палубе потекла своим обычным чередом. Анжелику устроили в каюте капитана, там было относительно тихо. Она много спала, это было заслугой Абд-ель-Мешрата, который частенько подмешивал к лекарственному питью что-нибудь успокоительное. Температура плохо поддавалась коррекции, почти не возвращалась к нормальному значению, но старый врач не терял надежды и продолжал поить больную своими чудодейственными отварами.
Иногда женщина просыпалась ночью и подолгу смотрела на звёзды. Её мучила бесконечная, изнуряющая слабость. Если температура немного спадала, ей разрешали самостоятельно передвигаться по комнате, но это стоило невероятных физических усилий. В такие минуты она не могла поверить, что когда-то она целыми днями скакала верхом или, совершенно, не чувствуя усталости, сутками шла. Что с ней случилось? Что-то вышло из строя, что-то внутри неё разладилось, но она не понимала, что.
Иногда она видела перед собой сына, который старался её развлечь. Флоримон хоть и был убеждён в правоте мудрого доктора, но считал, что скука не может быть полезна. И тогда они с Кантором в тайне разработали свою систему лечения: Флоримон, каждый раз рассказывал на прощанье что-нибудь весёлое и не уходил, не увидя улыбку на её лице.
Кантора пока не пускали к матери, опасаясь, что слишком большая радость может повредить.
Иногда же Анжелика ощущала, как тёплые руки ласково перебирают её волосы, аккуратно ощупывают горячий лоб, видимо, надеясь угадать признаки отступления болезни. В такие минуты она не открывала глаза, чтобы не выдать своего волнения. Она уже научилась узнавать эти руки, могла бы узнать их из тысячи, из сотни тысяч других рук, которые отовсюду тянулись к ней, чего-то требуя, заявляя о себе. Эти руки всегда только отдавали. Ласку, нежность, уверенность в том, что тебя любят. Да, Анжелика уже успела осознать, что Рескатор действительно влюблён в неё, об этом каждый день говорят его руки. А они не могут лгать.
Сегодня капитан не спешил уходить. Анжелика почувствовала, как он неторопливо поправил ей одеяло, потом, видимо, приоткрыл окошко. Свежий морской воздух полился в каюту. Затем, вместо того, чтобы уйти, как было раньше, сел у её изголовья.
“Видимо, решил взять измором”, — подумалось женщине. От этой мысли улыбка мелькнула на губах, предательски выдавая её. Пират пересел к ней на одеяло, и она поняла, что раскрыта.
— Вы не спите, милая плутовка. — Прозвучал насмешливый голос. — Ну же, откройте, наконец, ваши глаза, пока я не забыл за эти дни, какого они цвета.
Анжелика нехотя открыла один глаз, чем вызвала бурный восторг пирата:
— Клянусь честью, вы не слишком щедры!
Он бережно обхватил руками её лицо, заставив взглянуть на него. Голос его вдруг изменился и звучал уже не насмешливо, а тревожно:
— Как вы себя чувствуете, радость моя? Часто вы от меня прячетесь, когда я прихожу сюда? Вам неприятно меня видеть? Ну что же вы всё молчите?
Анжелика слабо улыбнулась.
Пейрак нарочито серьёзно покачал головой:
— Или с голосом у нас та же проблема, что и с глазами? Сейчас проверим.
Тут он нагнулся и быстро стал покрывать поцелуями её щёки, нос, глаза.
Анжелика от неожиданности вскрикнула, он сразу отстранился, саркастически улыбаясь.
— Чистота эксперимента не вызывает сомнений.
— Что?
— Говорить вы можете, это мы установили, осталось понять, почему притворяетесь.
Анжелике показалось, что если он её опять поцелует, она лишится чувств. Голова шла кругом. Женщина убеждала себя, что это от слабости, но себя обмануть гораздо труднее, чем других. То, что сотворили с ней его поцелуи, не поддавалось разумному объяснению. Щёки пылали, а Рескатор ещё так задумчиво водил по ним пальцами, словно не замечая её состояния.
— Пообещайте больше не обманывать меня…и тогда я постараюсь не позволять себе вольности, — тихо говорил он, всматриваясь в залитое краской лицо. — Обещаете?
Анжелика молча кивнула, испытав одновременно и облегчение, и сожаление от мысли о его головокружительных поцелуях. Но он прав, её голова и так слишком часто кружится от недомогания и высокой температуры. Сейчас не время заставлять её пылать от чего-то другого.
Флоримон, Кантор и…
Флоримон быстро привык к новым условиям жизни. Ему очень нравился корабль, и Кантор в первый день устроил ему длительную экскурсию, правда, рассказывал он в основном разные морские истории, которыми изобиловала его полная приключений жизнь с отцом. Старший брат с удовольствием слушал его, но часто ловил себя на мысли, что хотел бы глубже проникнуть в тайны загадочных аппаратов и механизмов. Научиться навигационному мастерству или ещё чему-нибудь такому же удивительному.
Вечером, когда мальчики сидели за большим столом в каюте Кантора и непринуждённо болтали, к ним вошёл Рескатор. Он был без маски, и Флоримон, забыв обо всём на свете, стал жадно всматриваться в черты человека, о котором мечтал всю сознательную жизнь.
Граф де Пейрак ласково положил руку на плечо старшему сыну:
— Мне жаль, что я не мог раньше снять маску. Так не принято знакомиться, верно, сынок?
Тут раздался голосок Кантора:
— А я отца и в маске узнал!
Флоримон снисходительно пожал плечами:
— Ты маленький был, наверно, увидел самого главного, вот и решил, что отец. Ты ведь никогда не мелочился.
Все рассмеялись, граф де Пейрак разложил на столе какие-то карты и сел рядом с детьми. Кантор привык проводить такие часы с отцом, слушать его пояснения к чертежам, разглядывать карты разных стран. Флоримону же всё было в диковинку. И такая дружеская манера разговора с большим, сильным мужчиной, и то, о чём шла речь. Однако врождённая непосредственность довольно быстро помогла мальчику преодолеть некоторую скованность. Вскоре он уже активно участвовал в беседе, не стесняясь спрашивать какие-то непонятные для него вещи.
Граф с удовольствием отмечал, что его старший сын неплохо ориентируется в географии, интересуется техникой и оружием. Смеясь, Флоримон рассказывал про обучение в монастыре, как не давалось ему богословие, и как его выгнали за попытку продемонстрировать в действии самую большую и красивую петарду из его коллекции.
Обрадованный тем, что сумел заинтересовать отца, Флоримон на память нарисовал детали удивительного устройства, снабжая рисунок своими комментариями и дополнениями. Подняв глаза, мальчик замер под внимательным взглядом чёрных глаз, в которых горело неподдельное восхищение. В эту минуту Флоримон понял, что такого взгляда он ждал всю жизнь и готов отдать за него всё на свете.
Немного помолчав, граф рассказал сыновьям о своих планах по освоению новых земель.
— Здесь, в Мэне, — он указал на карту, — нас встретит месье Патюрель. Кантор его уже видел, но скоро и ты с ним познакомишься, Флоримон. Мы встретились с ним на Карибских островах, раньше он был
— Я знаю, — опустив глаза, сказал мальчик.
— Тебе мама рассказывала?
Флоримон кивнул. Он не хотел ничего больше говорить. То, что рассказала ему мама, должно остаться только между ними. И хотя он не мог знать ни о любовной связи, ни о потере ребёнка (эти моменты Анжелика предпочла не обсуждать с сыном), мальчику казалось, что ему и так доверили слишком много.
Граф, видимо, понял его состояние и не настаивал.
— Так вот, я намеревался надолго не задерживаться в Мэне, а двинуться вглубь материка.
— Разве для этого не надо обеспечить себе прикрытие с побережья?
— Разумеется, Кантор. Но у меня пока нет такого количества людей, разве только… люди месье Патюреля захотят там обосноваться. Но это пока не известно.
— А если не захотят? Тогда мы должны будем остаться на побережье? А я так хочу вглубь страны! Так хочу пройти там, где ещё никто не ходил!
— Смотри, Кантор, среди нас будет один исследователь! — Граф добродушно улыбнулся. — А как же индейцы с томагавками, дикие звери и прочие прелести?
— У меня есть оружие. И Кантор.
Младший брат недоверчиво покосился на старшего и прыснул со смеху.
— Весьма существенные доводы, сынок. — Жоффрей постарался скрыть улыбку. — Но ты прав, Флоримон! Я был точно таким же. Не было такой опасности, которая заставила бы меня отступиться от мечты. Бесстрашие — это одно из залогов успеха. Но только “одно из”! Постарайтесь никогда не забывать об этом.
Граф вернулся к карте, где были отмечены основные племена Северной Америки.
— Гляди сюда, Флоримон! Смотри, сколько их, краснокожих обитателей Новой страны. Полчища… И если пойти по пути завоевания, далеко нам не продвинуться. Но мы можем попробовать договориться с ними. Мы придём к ним с миром, и тогда, возможно, недра страны сами откроются перед нами…
Флоримон всегда считал физическую силу основным двигателем Вселенной. Будучи слабым ребёнком, подвергаясь насмешкам и издевательствам, он рано осознал могущество силы и всегда стремился быть самым выносливым, самым закалённым и быстрым. Теперь же он познавал другие истины. Интуитивно чувствуя правоту отца, мальчик всем своим существом внимал таким новым для него рассуждениям.
Граф де Пейрак поднялся из-за стола:
— Надо же, как поздно. Вам пора ложиться спать. Только не особенно шумите, чтобы маму не тревожить.
Граф уже взялся за ручку двери, когда Флоримон окликнул его.
— Отец! — Подойдя к нему, мальчик тихо проговорил. — Как же я счастлив, отец!
В ответ мужчина крепко обнял сына.
— Когда ты был совсем маленьким, я часто пытался представить, каким ты будешь, когда вырастешь. Я очень скучал по тебе, мой мальчик.
— А я всегда знал, что найду вас!
— Теперь мы вместе. И постараемся наверстать упущенное, правда?
Флоримон кивнул и радостно улыбнулся.
***
В каюте Кантора поместили ещё одну кровать, и теперь мальчики могли не разлучаться даже на ночь. Когда отец велел им ложиться спать, никто из них не принял это всерьёз. Спать? Когда ещё столько всего, о чём можно поговорить. Разве тут уснёшь?
Закрыв за графом дверь, Флоримон некоторое время молчал. Кантор не трогал его, понимая, какие чувства бурлят в душе у брата. Когда-то он сам испытал нечто подобное.
И снова, как в детстве, мальчики придвинули свои кровати поближе, выключили лампу и устроились под одеялами. Тут только Флоримон нарушил тишину:
— А знаешь, я больше похож на нашего отца!
Кантор снисходительно улыбнулся в темноте:
— Подумаешь, удивил!
Потом задумался и тихо добавил:
— А я на маму… Фло, расскажи мне что-нибудь о ней.
После недолгого молчания Флоримон задумчиво сказал:
— Она самая прекрасная женщина в мире…Как здорово, что папа с мамой теперь вместе. Сейчас я бы уже не смог между ними выбрать. Смотри, что у меня есть! — Флоримон нырнул куда-то в темноту и что-то вытащил. — Давай зажжём лампочку.
— Тогда все поймут, что мы не спим.
— Ладно, ну хоть свечка какая-нибудь тут есть?
Найдя, наконец, свечу, мальчики развернули холст. С полотна на них смотрели их отражения и маленький Шарль-Анри. Кантор уже слышал о его смерти и не особенно расстроился, ведь он почти не помнил маленького брата. И сейчас его ажурный портрет производил только светлое впечатление. Картина была сделана чрезвычайно искусно, почти в полной мере выражая настроения изображённых детей.
— Фло, давай повесим это в нашей каюте, и тогда нас будет как бы трое, и ты не будешь по нему скучать.
Старший брат неуверенно пожал плечами:
— Не знаю, это всё-таки мамина картина, она её очень любит.
— Тогда завтра ты спросишь у неё разрешения, и потом мы повесим — улыбнулся Кантор. — Когда же, наконец, отец меня пустит к маме? Ей ведь уже лучше, да?